Вплотную сталкиваясь с современным искусством, зритель часто чувствует себя разочарованным и обманутым: инсталляции из мусора и каракули в раме трудно отнести к изящному и прекрасному. Кроме того возникают сомнения насчет профпригодности художников.
Сай Твомбли умер два года назад. Ему было 83, и он был одним из самых титулованных современных художников. В 2010-м он стал третьим представителем contemporary art, угодившим в постоянную экспозицию Лувра. На аукционах за картины этого американца, прожившего большую часть жизни в Италии, давали миллионы. На Венецианской биеннале ему вручили «Золото льва».
На фото вверху – картина Сая Твомбли «Возвращение из Тонникоды», очень типичная для него. Искусствоведы назовут это абстрактным импрессионизмом (и еще добавят приставку «нео» или «пост»). Простаки — каракулями.
Обзываться — дурной тон. Но когда разница между пейзажем Твомбли и, скажем, Шишкина столь очевидна, невольно задашься вопросом: а он, вообще, рисовать умеет?
Подозрения и оправдания
Бессмысленные штрихи и завитушки — еще не самое удивительное, что можно встретить на выставке современного искусства. За инсталляцию могут выдать хоть кучу мусора. А нам еще придется поломать голову, чтоб вычитать в ней смыслы.
Возьмем, к примеру, самого богатого и знаменитого современного художника — Дэмиена Херста. Он помещал под стекло и в раму связку сосисок. Выставлял, кроме инкрустированного бриллиантами платинового черепа, трупы акулы и овцы. Делал орнаменты из умерщвленных жучков.
Многие работы Херста, что скрывать, впечатляющи. А узоры из мертвых насекомых – и вовсе невероятно красивы. На днях Модный дом «Александр Маккуин» объявил, что выпустит коллекцию платков по мотивам энтомологической серии Херста. Но никуда не денешься от подозрения: а вдруг таким изобретательным он вынужден быть просто потому, что ни карандаша, ни кисти в руках держать не умеет? Ладно инсталляции, но мы ведь видели и картины Херста.
Дэмиен Херст: Aprotinin (1994) и Silly Fun (1993).
Но сторона защиты предъявит студенческую работу Херста: в 1981-м он в учебных целях копировал Эжена Делакруа. И нам придется извиниться за подозрения.
«Сирота на кладбище» Эжена Делакруа и студенческий эскиз Дэмиена Херста.
Еще более наглядный пример. Услышав имя Пабло Пикассо, многие из нас представят что-то такое (на крайне справа картине — автопортрет художника):
Авангардные картины Пабло Пикассо.
А некоторые еще посмеются, вспомнив высказывание Пикассо: «Я могу рисовать как Рафаэль, но мне понадобится вся жизнь, чтобы научиться рисовать так, как рисует ребенок». И не постесняются вспомнить про своего пятилетнего племянника, шедевры которого уж никак не хуже. Но давайте снова заглянем в архивы. «Первое причастие» (на фото слева) Пикассо написал, когда ему было 15 лет, «Науку и милосердие» (справа) год спустя.
Реалистичная живопись в исполнении юного Пикассо.
А вот так в разные годы Пикассо изображал свою жену Ольгу:
Пабло Пикассо: портреты Ольги Пикассо – 1917, 1923, 1935 гг.
Очевидно, что творческие эксперименты Пикассо были продиктованы не его беспомощностью и бесталанностью. Это был осознанный поиск собственного языка. И насчет Рафаэля он не сильно преувеличивал. Из чего, конечно, не следует, что абсолютно все художники-экспериментаторы и новаторы хороши и в классической живописи.
То, что принято называть современным искусством (а также актуальным искусством, contemporary art), возникло в конце 60-х прошлого века. Пикассо к этому времени уже сделал и имя, и свои главные художественные открытия. Но, во-первых, его влияние на contemporary art огромно. А во-вторых, от реалистичной живописи художники отреклись задолго до наступления эпохи современного искусства.
Долой маски!
Не одно столетие художники потратили на то, чтоб научиться достоверно запечатлевать действительность. Сходство с натурой ценилось превыше всего. С тех пор в нашем языке остались фразы «как нарисованный», «как с картинки», которые мы используем, когда хотим похвалить что-то красивое.
«Нужно сразу забыть все те штампы, которые со школьной скамьи вливаются в наши головы. Что искусство — это нечто возвышенное, прекрасное. Что все, что есть чудесного в этом мире, — оно сконцентрировано в каком-то произведении искусства», — готовит к восприятию современного искусства Ольга Балашова, искусствовед, преподаватель Национальной академии изобразительного искусства и архитектуры, специалист в области contemporary art.
«Сейчас художники не «запечатлевают» действительность, не маски и слепки делают. Они занимаются проблематизацией искусства, пытаются работать с социальным и политическим контекстом, — говорит Балашова. — Как они его обрабатывают и как с ним работают – это уже дело каждого из них. В современном визуальном искусстве нет такого универсального языка, как язык живописи, когда ты понимаешь, что такое композиция, цвет, когда ты понимаешь, как соотношение пятен на полотне рождает пространство, глубину. Эти все характеристики вторичны по отношению к проблематике, которая раскрывается. Мастерство не выведено сейчас во главу угла. Иногда важно и оно, а иногда важны технологии или что-то еще».
Умение копировать действительность (а значит, хорошо рисовать) сегодня не востребовано. Копированием теперь даже не фотоаппараты и видеокамеры, а телефоны занимаются. Но это ничуть не облегчает задачу художников.
Если раньше можно было раз и навсегда освоить ремесло живописца и применять его с тем или иным успехом, то теперь каждый вынужден изобретать язык, технику и технологии под свои задачи. Олафур Элиассон показывает в галереях радугу и туманы, восходы и закаты — и вовсе не их копии, перенесенные на холст. Вряд ли в художественных академиях преподают науку синтезирования атмосферных явлений.
Радужная панорама Олафура Элиассона.
А как же традиционная живопись?
«Художники, работающие в традиционной манере, всегда будут, — успокаивает Ольга Балашова. – Есть масса художников, которые сегодня рядом с нами живут и иногда очень здорово владеют ремеслом. Но при этом их не волнует контекст, они никак его не проблематизируют, они занимаются какими-то своими вопросами, решают формальные задачи (как изобразить небо, например). Мы можем их уважать, интересоваться ими, но к современному искусству они не относятся. И с точки зрения коллекционера, это не то искусство, которое будет подниматься в цене через время. Потому что в цене поднимается то, что обладает символической ценностью. Символическая ценность формируется благодаря цитируемости произведения. Например, недавний скандал в «Мыстецьком Арсенале» с Володей Кузнецовым. Хоть произведение и не сохранилось, оно так или иначе будет прописано в истории искусств. Это станет важным произведением, потому что оно имело детонирующий эффект, оно спровоцировало обсуждение».
Могут ли среди современных художников быть в совершенстве владеющие традиционной техникой? Да притом великие? Конечно. Например, Эндрю Уайет (1917-2009 гг.). Только его искусствоведы пропишут по ведомству реализма, а не современного искусства – это два разных течения. Как рок и джаз, например. (На изображении ниже – Эндрю Уайет, «Дальний гром».)
Ольга Балашова считает, что современное искусство воспринимать гораздо проще, чем традиционное. Восхищение мастерством художника — это очень поверхностное восприятие. Ведь за самой виртуозной формой может быть скрыто содержание, для проникновения в которое надо знать исторические факты, обстоятельств написания картины.
В случае с современным искусством прочтение смыслов упрощается, потому что мы живем в одном контексте с художником, видим вокруг себя те же проблемы, задаемся теми же вопросами. Надо только настроиться с художником на одну волну. В крайнем случае, у современника всегда можно спросить, что он имел в виду.
Например, Сай Твомбли говорил, что часто пишет свои картины в темноте, поскольку его задача — не линии и штрихи изображать, а фиксировать на бумаге или холсте свой опыт нанесения линий и штрихов. Если для его картин зритель изобретет еще и новую технику восприятия искусства — станет, например, не образы в них искать, а эмоции — у него есть все шансы не уйти с выставки обманутым.
Автор: Наталья Кандаурова