Питерский художник Петр Павленский поджег в Москве вход в здание ФСБ на Лубянке. Но искусство ли это и стоит ли сравнивать Павленского с Репиным?
Он уже раздевался догола и кутался в колючую проволоку, зашивал себе рот, отрезал ухо и прибивал мошонку к Красной площади. 9 ноября он поджег дверь, за которой «Угроза» — так художник назвал акцию, пояснив, что угроза — там, за дверью, потому что «Федеральная служба безопасности действует методом непрерывного террора и удерживает власть над 146 000 000 человек». Погодите-ка… Художник?
Да, художник. Что касается современного — актуального — искусства, достаточно, чтобы автор самоназвался художником и объявил искусством свои произведения или акции, перформансы. С этим порядок: Павленский не скромничает, да и художественное образование, хоть и неоконченное, у него имеется — учился в Санкт-Петербургской художественно-промышленной академии им. А. Штиглица по классу монументальной живописи.
А может, все-таки правонарушитель? Да, и правонарушитель тоже. Дверь-то испорчена, пожар и канистра с бензином в руках Павленского запечатлены на фото и видео. Художник задержан — и, конечно, за дело. Задуманный Павленским перформанс включает в себя и суд. Логично предположить, что художник, который воюет с несправедливым государством, счел бы хэппи-эндом как раз справедливое наказание.
Все-таки оставить поджигателя без наказания вовсе — это так же неправильно, как упечь за решетку невиновного. Артистичность выходки — не алиби и не оправдание. Но будет ли наказание адекватно содеянному — вот вопрос. Что ему пришьют – мелкое хулиганство? Вандализм? Терроризм? Признают психически нездоровым и пообещают вылечить? Похоже, Павленскому и самому страшно интересно.
Значит, художник и правонарушитель одновременно. Но разве возможно, чтоб результатом преступления стало произведение искусства? Запросто. Давайте для наглядности заменим в условиях задачи художественную акцию, которую не потрогаешь руками и не повесишь над диваном или в Лувре, на что-нибудь более привычное — например, на морской пейзаж неземной красоты.
Допустим, художник задумал написать лучший в мире закат. Краски, кисти и холст он украл, да еще и лавочника, который не хотел отпускать материалы в долг, обматерил. И даже фингал ему поставил. А когда уходил — дверью так хлопнул, что она развалилась. Но морской пейзаж получился — глаз не отвести. Охают и ахают и обыватель, и арт-критик, и аукционист с музейщиком. Вы же не станете возражать, что написанный этим грабителем закат — произведение искусства, а сам он — художник? И не спешите говорить, что это только предположение, а в жизни гений и злодейство — две вещи несовместные.
Художник Хосе Рибера любил изображать муки (справа — его картина «Прометей», 1630 г.). говорили, что наблюдать натуру он ходил в тюрьмы, на сеансы пыток, к которым имел нездоровый интерес. Творческий метод, от которого не пришел бы в восторг суд по правам человека. Но и это еще не все! Рибера бежал от римских кредиторов в Неаполь, где стал главарем арт-мафии, травившей художников, которые не работали под ее крышей. Травили буквально. Подсыпали яда великому Доменикино — тот умер. Подослали убийцу к Гвидо Рени, но киллер ошибся и напал на слугу. А все зачем? Чтобы получить побольше заказов, написать побольше собственных шедевров. И ведь написал.
Но Рибера — классик и то, что картины его прекрасны — очевидно, возразите вы. А у Павленского что в итоге? Только закопченная дверь? Нет, не только.
Во-первых, эффектны и в определенном смысле красивы фото, запечатлевшие акцию: изможденный человек на фоне огромной пылающей двери. А еще на образ работает вся жуть, которая происходила за этой дубовой дверью на Лубянке. Все, за кем она закрывалась и кто из-за нее не возвращался. Или возвращался другим.
Во-вторых, зажигательная эта акция — плодотворная почва для интерпретаций. Послушаем людей, которые знают толк в искусстве и профессионально о нем высказываются (и чье внимание к работам Павленского тоже делает его художником).
Марат Гельман, галерист, куратор: «Это художественная акция, которая одновременно является и неким мелким хулиганством. Это без “или”. Его акция — это достаточно сильный символический жест, потому что на фоне — ворота Ада. Он как бы показывает силу слабого человека, которая все-таки существует. И показывает это в тот момент, когда в обществе есть некая апатия, связанная с тем, что мы ничего не можем, мы бессильны… В каком-то смысле это достаточно оптимистичное искусство. Он говорит — я слабый, но вы ничего не можете со мной сделать».
Александр Тимофеевский, журналист, литератор: «Акция Павленского “Горящая дверь Лубянки” выразительная, даже красивая, вполне художественная. Образ есть — дверь в ад, охваченный пламенем. И воля, и отчаянье, и гражданский жест — все на месте. У Павленского, кстати, акции всегда красивые, пластичные, not in my line, как говорил Вронский, но не могу не отдать должного. Совсем не мое искусство, а вчуже мне Павленский нравится. Но именно эта акция все же — нет. И даже — конечно, нет. Тут простое соображение. В мошонке, прибитой к брусчатке на Красной площади, тоже был образ и воля, и отчаяние, но вред наносился только себе. За дверью, подожженной Павленским, мог быть, кто угодно — сторож, вахтер, лифтер…»
Глеб Морев, литературовед, писатель, журналист: «Павленский великий… Парадоксальным образом это искусство – скрепа из скреп российского культурного сознания, и Павленский — это просто Репин нашего сегодня».
Александр Ройтбурд, художник: «Павленский — лайк. Весь русский акционизм с 90-х до сегодняшнего дня автоматически превратился в предисловие к горящей двери Лубянки».
Вместо красок у художника Павленского была канистра бензина.
И еще сотни, тысячи постов и комментариев в соцсетях с толкованием акции Павленского. Смыслами обросла даже курьезная неспешность охраны, которая обратила внимание на поджигателя только через 20 минут после содеянного. Рассказывают, он мирно ждал, пока на него обратят внимание и наконец арестуют. Это еще одно доказательство, что огонь — только завязка в этом спектакле.
Тощий художник беспрепятственно поджигает одну из самых охраняемых в России дверей. Так кто тут беспомощный — маленький человек или ФСБ? И как тут не подумать о том, что всемогущее государство-монстр, которого по инерции боятся, — не то труп, не то иллюзия из какого-нибудь пелевинского романа? А еще говорят про огненную стену между народом и властью. И про Неопалимую Купину… Конечно, запах гари и сажа на двери не могли породить всех этих толкований. Здесь что-то большее. Слишком символично и образно. И если вы в принципе смотрите на искусство широко и готовы считать таковым не только гладко выписанные букеты и рощи, вы не можете не восхититься могучим, долгоиграющим, многослойным замыслом художника и хулигана Павленского.
Но что-то все-таки смущает… А подразумевал ли сам Павленский все эти глубины и символы, когда подносил зажигалку к облитой бензином двери? Вдруг он ничего такого и не имел в виду, вдруг просто огнем полюбовался да государственное имущество испортил — и ничего больше? Вон посмотрите на его собственное пояснение к акции — банальный протест против государства, к тому же изложено шаблонно, едва ли не канцеляритом.
Дело в том, что художник не обязан подразумевать и иметь в виду. Чтобы не ограничиваться банальностью о том, что красота — в глазах смотрящего, позвольте еще один пример. Реальный.
Илья Репин. «Бурлаки на Волге», 1873.
О чем, по-вашему, эта знаменитая картина Репина? Что вы писали о ней в школьном сочинении и что готовы сказать сейчас? «Этот стон у них песней зовется — то бурлаки идут бечевой…» А великий художник-реалист Репин бичует, сочувствует, показывает невыносимую жизнь и так далее и тому подобное… Как-то так, да?
А теперь смотрите, что подразумевал и имел в виду Репин (цитата из автобиографии «Далекое и близкое»): «Должен сознаться откровенно, что меня нисколько не занимал вопрос быта и социального строя, договоров бурлаков с хозяевами; я расспрашивал их, только чтобы придать некоторый серьез своему делу… Но меня это нисколько не занимает: нет, вот этот (бурлак — Авт.), с которым я поравнялся и иду в ногу, — вот история, вот роман! Да что все романы и все истории перед этой фигурой! Боже, как дивно у него повязана тряпицей голова, как закурчавились волосы к шее, а главное — цвет его лица!»
Фото с акции Петра Павленского: varlamov.ru