Люди, коты и мамонты в зарисовках из «послевоенного» Донецка — грустных и смешных.
Поздней весной, когда военные действия в Донецке только начинались, поводом для новостей в СМИ могла стать непродолжительная перестрелка, без жертв и раненых. За неделю же до минской встречи даже о гибели в течение суток 15-ти мирных горожан писали вскользь, в третьем абзаце фронтовой сводки.
Сейчас, когда наступило перемирие, выстрелы и взрывы снова выросли в цене. Месяц назад случались дни, когда грохотало без умолку, и ты не обращал на это никакого внимания, если только твой знакомый при встрече на вопрос «Как дела?» не отвечал: «Да вот только с похорон родственника. 29 лет. И еще трое его друзей. Вышли из подъезда – а во двор как раз прилетели два снаряда».
Теперь тоже стреляют — то ближе и громче, то дальше и тише, но заметно реже, поэтому канонады снова становятся инфоповодами, хотя бы для соседской болтовни. Кажется, лучше оставить попытки понять смысл и замысел происходящего. Лучше осмотреться по сторонам.
***
Все-таки минский «мирный протокол», содержащий, например, фразу «продолжить инклюзивный общенациональный диалог», составлен явно не для того, чтобы быть понятым. Впрочем, в Донецке, случается, выражаются еще крепче.
За несколько дней до так называемого «прекращения огня» под звуки залпов захожу в кофейню в центре города. Сначала восхищаюсь тем, что они все еще работают, потом — миндальным кофе со льдом и выставленным на продажу чайничком с ручной росписью. Некоторое время спустя этот же чайничек, да еще и с чашкой вижу в своей Фейсбук-ленте: донецкая художница Полина Олифирова (она в эвакуации, в российском Абрамцеве) объясняет, зачем ящиками закупает белую посуду. Пишу ей, что видела чайничек на днях, а она мне отвечает:
— У этой кофейни замечательный хозяин. Мы с ним сошлись на почве любви к Хундертвассеру.
Что с них возьмешь — донецкие…
***
Вот что бы вы сказали, увидев в журнале такое фото: военный грузовик, в нем пулемет, несколько бойцов в камуфляже и с автоматами, один из них крепко держит оружие, а его так же крепко держит за шею похожий на воротник котенок месяцев четырех — серо-коричневый, тоже почти камуфляжный. Я бы сказала, что фото постановочное, 100%. Но война вынуждает взглянуть на вещи по-новому. Фокус в том, что кадр этот я не в журнале увидела, а из окна междугородней маршрутки «Донецк-Макеевка». Грузовичок с российским флагом обгонял наш автобус, мчался куда-то на всех парах, вместе с боевым котом.
Эти, которые с российскими флагами (люди в камуфляже и с украинскими флагами в наших местах по сей день не появлялись), все же умеют взять за душу. Вот боевой котенок. А недавно мимо моего дома проползал подбитый танк, на котором белой краской было написано «Пушкин». Я много читала о том, как противостоять пропаганде, но, черт возьми, у меня же красный диплом по русской филологии!
***
В Макеевке новости невеселые.
Родителям третий месяц не начисляют пенсию.
Моя мама продолжает безуспешно растаскивать папу, которому надо ставить кардиостимулятор, и соседа, который полгода назад перенес шунтирование: они по разные стороны баррикад, а их словесные баталии по громкости способны соперничать с тем, что мы теперь называем «звуками перемирия».
У мамы мальчика, с которым я впервые поцеловалась, откололись два угла дома — потому что грады и минометы поставили прямо у нее в огороде. Она опасается, что в ближайшие дни у нее лопнет еще и голова.
Похоронили водителя поселковой маршрутки — повоевать в ополчении он успел полтора месяца.
Вообще, похороны ополченцев у нас на поселке случаются регулярно. Поэтому я раздражаюсь, когда вместо фразы «гражданская война» используют какие-то эвфемизмы (да, она инспирирована и профинансирована извне — как и любая революция или война в истории человечества, но это не отменяет ее ужасной сути).
И совсем выхожу из себя, когда, подсчитывая жертвы, суммируют только погибших мирных жителей и бойцов украинской армии. Ок, пусть ведущие эту бухгалтерию считают ополченцев террористами, но я точно знаю, по крайней мере, про некоторых из них две вещи: они люди, и они погибли на этой войне.
***
Не придумав, как жить без пенсии, еще один наш сосед отправился записываться в ополчение. Там заглянули в его паспорт, медицинскую карту и сказали: «Батя, иди домой, отдыхай — без тебя справимся».
Все время натыкаюсь на точку записи в ополчение прямо в центре Донецка. Куда сложнее наткнуться на работающий банкомат. Отсутствие наличных денег, пенсий, зарплат, работы — можно ли вообразить лучшую рекламу для будущих ополченцев?
***
Многие все еще в эвакуации, а потому до сих пор в ходу ставшая популярной в этом в сезоне в Донецке забава: обходить квартиры уехавших — чтобы проверить, на месте ли стекла, замки, а самое главное — чтобы полить цветы. Донецкие, и оставшиеся и эвакуровавшиеся, то и дело заламывают руки со словами «все пропало!». Но то, как они беспокоятся об оставшихся дома драценах и фиалках, рассчитывая на воссоединение с ними, оставляет надежду: нет, еще не все.
А я стратила. Второй месяц исправно пою цветы в одной квартире, но совершенно забыла про самый ценный экземпляр, произрастающий на антресолях. Еще не придумала, что я отвечу на вопрос: «А где же лиана?». С другой стороны, меня могут озадачить вопросом посерьезнее, например, «А где же краеведческий музей?»
В него попало то ли шесть, то ли восемь снарядов. И теперь он выглядит вот так. Досталось даже знаменитым скифским бабам, которые, наверняка, на своем веку не встречали еще войны глупее нынешней.
Горожане организовали группу по спасению экспонатов разрушенного музея и консервированию остатков (останков?) здания (работа волонтеров — на заглавном фото — Авт.). Приходят на руины к восьми утра. Убирают стекла, затягивают окна пленкой, вывозят мусор, латают самые крупные прорехи в стенах. К операции привлекли даже волонтера-альпиниста: он снял с окрестных деревьев куски разлетевшейся крыши.
Любимым музейным экспонатом у дончан, особенно юных, был скелет мамонта. Ему крепко досталось: на мамонта рухнула крыша. Животное вызволили. Вот как отчитываются об этом энтузиасты-спасатели:
—Сегодня освободили от гнета упавшего потолка нашего страдальца-мамонта. Работа была не простая, так как электричества в музее до сих пор нет, и все приходится делать вручную. Вместо болгарки — зубило, вместо перфоратора — долото, вместо освещения — зоркий глаз и чуть-чуть фонарика… Зал убрали от осколков и мусора, и теперь мамонт может прогуливаться по относительно чистому и светлому, хорошо вентилируемому сквозняками помещению – окна-то в его зале вылетели.
***
На рынке бабушка, ссылаясь на то, что пенсию «не плотют», просит у продавщицы помидоров и кабачков, по паре штук. Та кивает: «Вон в ящиках — возьмите сами». Бабушка смелеет: «Милочка, а кулечек у тебя есть?».
В супермаркете другая бабушка стыдливо опускает глаза на кассе: взяла самую дешевую колбасу, а денег все равно не хватает. Люди в камуфляже и с оружием, смирно стоящие в очереди за ней, мгновенно реагируют и добавляют необходимую сумму.
В магазинах много пустых полок. Например, нет жидкостей для мыться посуды и женских гигиенических средств. Надо перечитать минское соглашение. Должно быть, критические дни тоже упразднены.
Зато даже сейчас на полках можно обнаружить продукты, взывающие к поэтическому гению Маяковского. Сыр маскарпоне. Просекко. Свежие ананасы.
Люди возвращаются в город. На дорогах прибавилось машин, на улицах выхлопных газов, в супермаркете — днем, в рабочий день — невыносимая толчея, шум и гам. Огромная тележка, заполненная бубликами, почему-то не вызывает умиления. Вместо Маяковского вспоминается Шклярский:
Если так — кровь, остынь.
Город мой, стань пустым.
Ладно, к толчее и позабытым звукам мегаполиса снова привыкнем. И даже полюбим их. Но люди в камуфляже — с любыми флагами — пусть поостынут и уйдут отсюда. Тихо, без «звуков перемирия». Такая пустота всем придется по душе.
Фото из Донецкого краеведческого музея: www.donjetsk.com, и фейсбук-группа «Помощь Краеведческому музею».