...Чекисты пороли Чубайса на кухне "Вороньей слободки", более известной как дачный кооператив "Озеро" — за неправильное обращение с электрической энергией. Заодно — и за все прочие грехи.
И покуда его пороли, Анатолий Борисович сосредоточенно думал о значении русской интеллигенции, а равно — о трагедии русского либерализма.
А может, так надо, — думал он, дергаясь от ударов и разглядывая темные, панцирные ногти на ноге одного бывшего министра и соучредителя “Озера”. — Может, именно в этом искупление, очищение, великая жертва?…
Примерно такая картина, навеянная мгновенной литературной ассоциацией, предстала у меня перед глазами, когда я прочитал интервью Чубайса радиостанции Business FM на Петербургском экономическом форуме.
Если кто не помнит или вовсе не читал “Золотого теленка” Ильфа и Петрова, в этом романе есть глава “Васисуалий Лоханкин и его роль в русской революции”, героя которой, карикатурного псевдоинтеллигента, секут розгами малосимпатичные — мягко говоря — соседи по коммунальной квартире, а он пытается найти философское оправдание своей неспособности дать отпор торжествующему хаму.
Более того, когда на пороге “Вороньей слободки” вдруг появляется Остап Бендер, прерывая экзекуцию, и спрашивает у Лоханкина, хороши ли его соседи, тот отвечает: “Прекрасные люди!”
— Но ведь они, кажется, ввели в этой квартире телесные наказания? — замечает Бендер (кстати, единственный вызывающий симпатию герой книги, не лишенный ума и интеллекта, который честно признается, что ему не нравится жить при советской власти).
— Ах, — отвечает Лоханкин проникновенно, — ведь в конце концов кто знает! Может быть, так надо! Может быть, именно в этом великая сермяжная правда!
С тех пор Васисуалий Лоханкин с его “великой сермяжной правдой” стал синонимом советского и постсоветского интеллектуала, готового не только сносить всевозможные унижения от ликующей гопоты и вельможного быдла, но и оправдывать неспособность — или нежелание — постоять за себя высшими соображениями, вроде “неизбывной вины интеллигенции перед простым народом”.
Порой самооправдание иных “лоханкиных” приобретало весьма наступательный и агрессивный характер.
По мне, так Анатолий Чубайс ведет себя в интервью Business FM именно таким образом. Особенно — когда, явно обращаясь к былым соратникам, оказавшимся, как он отлично знает, в эмиграции не по своей воле, заявляет:
“Если тебе не нравится этот народ — так, дорогой, тогда и не пытайся заниматься этим народом, этой страной, а занимайся другой страной и другим народом. А если ты занимаешься этой страной, тогда будь добр исходить из того, что есть вещи, которые поважнее, чем ты и твоя идеология, и это — народ этой страны”.
Тут же Чубайс делает чудесное открытие: оказывается, действующая власть в России реально опирается на поддержку большинства, не важно — в 86 процентов, больше или меньше.
Ну да, соглашусь я немедленно, власть Сталина, Гитлера или Муаммара Каддафи тоже опиралась на поддержку большинства народа. Только вот стоило вождю умереть или быть убитым, как от поддержки народной не оставалось и следа. У нас любили и Хрущева, и Брежнева, и Горбачева, и Ельцина — и как же мимолетна оказывалась эта любовь! И к Путину народная любовь тоже когда-нибудь быстро развеется, как будто и не было ее вовсе.
Но пока она еще жива, Чубайс спешит оставаться “в тренде” и рассуждает о том, что нужно создавать национальный российский, настоящий либерализм, который отличался бы своими ценностями от ценностей либертарианских, которые являются по сути своей космополитическими.
Напомните, где и когда мы это уже слышали — нет, не про “либеральную империю” — про то, что пора начинать борьбу с безродными космополитами?
Тем временем Чубайс доносит до высочайшего сведения, что у тех либералов, которые собираются на всякие зарубежные сходки вроде мартовского “Форума свободной России” в Вильнюсе, либерализм вообще носит маргинальный, антинародный характер.
“Это я бы определил одним словом — вырождение”, говорит Чубайс.
А вот я определил бы этим же самым словом — “вырождение” — эволюцию самого Анатолия Борисовича.
Можно сформулировать и по-другому. “Сдача и гибель советского интеллигента” — так называется книга, которую написал полвека назад покойный Аркадий Белинков, писатель, литературный критик, бывший лагерник с 58-й статьей, диссидент, а под конец жизни — невозвращенец, добровольный эмигрант.
После книги Белинкова, как это порой случается, тема конформизма и коллаборационизма, уничтожающих трусоватых и ни в чем не твердых интеллектуалов, пусть даже бесконечно ярких и талантливых, закрыта едва ли не навсегда.
Формально эта книга — про драму писателя Юрия Олеши, погубившего себя как личность и как литератора после того, как он принял правила игры, диктовавшиеся системой. Но по сути, это книга — про всех. И про Олешу, и про его блестящих современников — Эйзенштейна, Шкловского, Эренбурга, Алексея Толстого. В некотором смысле — и про Чубайса тоже.
Аркадия Белинкова ругали: зачем он ведет огонь по своим? Зачем с такой яростной бескомпромиссностью обличает далеко не самых плохих и не самых подлых представителей советской интеллигенции, когда — куда не плюнь — есть куда как более отвратительные типы?
Ставили ему в пример Пушкина, который называл Александра I “властителем слабым и лукавым”, “плешивым щеголем, врагом труда”, “нечаянно пригретым славой”, но незадолго до смерти написал:
Он человек! им властвует мгновенье.
Он раб молвы, сомнений и страстей;
Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал лицей.
На что Белинков отвечал: “Проливаемая кровь, растоптанная демократия, растление народа совершаются с помощью попустительства тех, кто всё понимает, или сделал вид, что его обманули, или дал себя обмануть <....>
Cначала нужно победить предателей, которых так много под схимой страдальцев и чистоплюев, тех, кто испугался борьбы, застеснялся, струсил, перебежал и сдался”.
Согласитесь, ведь сказано это про нынешнего Чубайса — пусть и почти за пятьдесят лет до наших сегодняшних грустных дней.
“Я прихвостень действующего режима” — кокетничает Анатолий Борисович. Но иногда бывает, что человек, пытаясь вот так ерничать, выносит себе очень точный, я сказал бы даже, беспощадный приговор.
Вот только интересно: когда в один прекрасный день режим рухнет, как крыша “Вороньей слободки”, подожженной собственными обитателями сразу с шести концов, в чью дверь Чубайс постучит и скажет: “Я к вам пришел навеки поселиться”?
