Возврат Донбасса и Крыма возможен – нужно только создать условия для возникновения общества, способного себя переосмыслить.
Максим Бутченко, корреспондент НВ.
Когда я пришел работать на шахту в 1996 году, первым, что бросилось в глаза, было кастовое разделение. Дело в том, что шахтеры делятся на инженерно-технических работников (ИТР) и рабочих. Разница на поверхности не видна, но стоит опуститься в горные выработки, и вы увидите следующую картину: рабочие ходят в робе, которая редко стирается, в лучшем случае раз в неделю. Из-за этого одежда впитала запахи пота, грязи, мазута; роба часто рваная (новую редко выдают), иногда это старая домашняя одежда. А ИТР – это всегда белая рубашка, чистая роба, которая стирается ежедневно, белая каска. Когда в темноте выработки вдалеке виднеется белое пятно, наверняка к вам идет инженер.
Из-за этого возникало несколько пренебрежительное отношение инженеров к рабочим, словно в фильме Кин-дза-дза с его цветовой дифференциацией штанов. Эта, казалось бы, невидимая разница на самом деле имела глубоко психологическое дно: она создавала некое подобие барщины и холопов. Власть — это барин. Партия регионов — это помещик. Директор шахты и инженеры — это приказчики, а все, кто внизу – крепостные, нищий и полуобразованный народ.
Эта жесткая вертикаль объясняет, почему жители Донбасса так держались за «своих». Все они – крепостные коллективного барина. Но эта вертикаль частично объясняет и другое, а именно – почему не будет перемен в обществе на востоке страны. Объясню, отчего так, но начну издалека.
Когда человек приходит в театр, то он, даже зная текст пьесы или произведения, по которому поставлен спектакль, все рано интересуется происходящим на сцене, ведь там действие «исполняется», оживает, переходит в разряд настоящего времени. Подобные принципы действуют и в обществе, его только тогда можно назвать живым, когда оно «исполняется». То есть происходят не искусственные процессы – например, митинг, организованный властью, а стихийное собрание, подобное Евромайдану или выступлениям жителей Гюмри против российского солдата, убившего армянскую семью.
Нужно ли говорить, что эта стихийность крайне редка для Донбасса. Но есть еще второй фактор «живого общества». Однажды Декарт сказал: «Я мыслю, следовательно, существую». Французский мыслитель говорил не о повседневном потоке мыслей, условно – «как я голоден» или «куда бы пойти вечером», Декарт полагал, что, когда человек думает, он вырабатывает некую концепцию, продукт мышления, приходит к пониманию чего-то, и только тогда его можно назвать по-настоящему живым.
Точно так же происходит и в обществе. Для того, чтобы оно не было мертвым, необходимо возникновении мысли. Эта мысль рождается в публичном пространстве, максимально свободном от чьей-либо воли, свободном от активных предрассудков. Можно сказать, что это двигатели для перемен, для актуализации проблем и попыток их осознания с целью устранения.
Рождение публичной мысли в социальной среде — это показатель того, что общество не закостенело и может измениться. Именно этого нет на Донбассе и почти никогда не было.
Отсутствует публичное пространство, отсутствуют механизмы для того, чтобы общество исцелилось, пусть и со временем. Кастовое разделение не уйдет, осознание роли России в войне в Донбассе не произойдет, не возникнет презрение к пропаганде. А значит, проблема еще глубже, и бессмысленно надеяться, что спустя десяток лет язва рассосется сама по себе.
Нет мысли – нет жизни – нет перемен. Правило трех «нет».
Подобная ситуация сложилась и в Крыму. Там все движения в социальной среде искусственны и направляются Кремлем. Даже больше – когда люди искренне верят в русский мир, идеологические фанатики их пресекают. Показателен случай с российскими студентами, которые записали обращение к Украине, но потом оказалось, что это не студенты.
Со стороны кремлевских аналитиков это делается специально: никакой искренности, никакого поля для «мыслей», пусть и лояльных режиму – ничего не должно возникать, иначе режим рухнет.
Поэтому Крым и Донбасс — зомби-общество, как бы грубо это ни звучало. Вроде живо, но на деле мертво. Оно разлагается, как гниющая плоть. Разговаривать с ним бесполезно, никакие аргументы для мертвого не важны. И пока не возникнет предпосылок для публичной «мысли» – переосмысления и примирения с остальной Украиной не будет, даже, когда закончится война.
Это лекарство, которое переборет вирус сепаратизма и ненависти. И официальному Киеву, украинцам нужно приложить все усилия, чтобы такое публичное пространство возникло.
Иначе, если судить по классике голливудских фильмов-ужастиков, зомби съест живого, который затем тоже превращается в чудовище. И этот цикл может быть бесконечным.
По материалам: НВ
