Потрясающе. Полез в своем ЖЖ по тэгу «Грузия» посмотреть кое-что, наткнулся на свою фотографию. Это после боя, после попадания колонны в засаду в Земо-Никози.
В меня тогда попало два танковых осколка. Один пригвоздил штанину к земле, пробив её в пятнадцати сантиметрах от паха — я все пальцы об него сжег, пока пытался его вытащить и освободить штанину — второй прошел по левому колену. Когда в меня попал второй осколок, я не заметил — только потом уже, после боя, обнаружил оставленные им на колене две глубокие борозды. На фотографии видно дыру в штанах от этого осколка — прямо на колене. На левом, на сгибе.
Несмотря на то, что та война длилась всего три дня, она была вполне себе настоящей войной — со взорванными танками, сбитыми самолетами, горелыми людьми, со женными колоннами, танковыми сражениями, трупами, разорванными людьми… Это были интенсивные три дня. В том числе и для меня. Но ближе всего смерть подошла ко мне именно в этот момент. Буквально — еще бы сантиметр, и мне бы вырвало колено. И я бы в лучшем случае ковылял сейчас на деревяшке, в худшем — истек бы кровью, потому что раненных тогда почему-то не удосужились вывезти четыре часа. То есть это — самый жесткий для меня момент за всю ту войну.
И я о нем забыл.
Представляете?
Забыл.
И вот сижу я, пялюсь на эту фотографию, и думаю: блин, это ж какую жизнь нам умудрилась устроить эта моль, что я ЗАБЫЛ о том, как меня чуть не убило? Об одном из тех моментов, какие люди обычно помнят всю оставшуюся жизнь.
Сколько ж всякого говна он умудрился наворотить, сколько дерьма привнести в нашу жизнь, что оно похоронило даже уже какие-то ключевые личные вехи жизни.
И сколько говна он принесет нам еще впереди…
Возвращаться заново в этот ад я особым желанием уже не горю, конечно. Остаток жизни я хотел бы провести со своей семьей, возясь с детьми, а потом и внуками. Когда меня тащили на расстрел под Славянском, я больше всего жалел именно об этом — что больше не увижу свою дочку.
Но ведь не дает нам жить эта моль. Не дает же спокойно жить. Мало ему войн. Мало ему трупов. Мало ему разорванных горелых людей. Никак не хочет успокоится. Все, блядь, тащит и тащит свои конвои.
Украина, ты уж прости. Я не за всех сейчас говорю — только за себя. Меня — прости. За то, что я ничего поделать-то с этим не могу.
Бьешься, бьешься, а все без толку…
Аркадий Бабченко
