Население прибалтийских государств стремительно сокращается. Причина не только в снижении рождаемости, но прежде всего в увеличении масштабов эмиграции. Все большее число людей работоспособного возраста массово уезжает за границу — кто-то в Европу, кто-то в Россию. Постсоветские этнические государства вряд ли смогут избежать демографического и последующего экономического коллапса.
Литва первой из «новых европейских» стран подвела демографические итоги своего семилетнего пребывания в Евросоюзе, завершив перепись населения. Результат не столько шокировал литовцев (он был вполне предсказуемым), сколько поверг в уныние: самая крупная из прибалтийских республик безвозвратно потеряла почти четверть своего народа — причем часть самую молодую и трудоспособную. В соседней Латвии власти спешно объявили о том, что продлевают сроки переписи, во время которой к людям, реально проживающим сейчас в республике, добавят тех, кто давно покинул страну.
Результат переписи населения в аЛитве выглядит особенно вопиюще в сравнении с двумя предыдущими — 1989 и 2001 годов. В 1989 году население Литовской ССР составляло почти 3,7 млн жителей. От двух других прибалтийских республик Литва отличалась тем, что в свое время не провела у себя широкой индустриализации и масштабного ввоза «русских» кадров из других, более крупных союзных республик. Так, в промышленном производстве Литвы было занято лишь 0,6 млн человек, причем относительно крупных предприятий в республике не было. В результате Литва на момент распада СССР оказалась наиболее моноэтнической из прибалтийских республик — литовцы в ней составляли 80% населения, а воспринимающееся как «опасное» русское меньшинство едва превышало 8% (сравним с Латвией, где русские составляли по меньшей мере половину населения страны). Поэтому, в отличие от Латвии и Эстонии, Литва не пережила и понастоящему масштабного отъезда «этнически чуждых» элементов в Россию в 90-е годы. Первая постсоветская перепись показала сокращение населения менее чем на 200 тыс. человек, в то время как соседняя Латвия, куда менее заселенная, потеряла 300 тысяч.
Однако между 2001 и 2011 годами Литва вступила в Евросоюз, и последствия «нулевых» оказались для нее значительно более катастрофическими, чем последствия 90-х. Трудовая эмиграция из Литвы, начавшаяся еще до официального вступления в ЕС, приняла с 2004 года лавинообразный характер — литовцы одними из первых, наравне с поляками, освоили трудовой рынок Великобритании, Ирландии, Испании и Португалии. В 2011 году население Литвы составляет 3,05 млн человек. При этом, как признают эксперты, реальный размер населения наверняка меньше 3 млн, поскольку в ходе переписи эмигрантам была предоставлена возможность заполнить анкеты по Интернету и представить себя по-прежнему проживающими в Литве.
Экс-президент республики Роландас Паксас, узнав о результатах переписи, констатировал, что подобные данные «ставят государство на грань исчезновения». Литовский историк Людас Труска отметил, что «литовский народ еще никогда не сокращался так масштабно и так быстро», и сравнил происшедшее с «массовой эвакуацией». Никакие государственные меры в связи с результатом переписи в Литве не обсуждались: президент республики Далия Грибаускайте лишь выразила надежду, что эмигранты «когда-нибудь вернутся».
Одновременно с оглашением литовских результатов власти Латвии торопливо и без внятных объяснений объявили о продлении срока собственной переписи. Как и в Литве, в Латвии перепись проходила в два этапа: сначала, с 1 по 12 марта, интернет-перепись, в ходе которой жителями республики могли себя объявить трудовые эмигранты; затем 14 марта по республике стали ходить переписчики. Второй этап должен был закончиться 31 мая. Однако за две недели до истечения срока власти решили добавить к нему «еще 10 дней — на то, чтобы все, кто не успел зарегистрироваться в Интернете в ходе первого этапа, смогли это сделать».
…Для того чтобы понять уровень запустения Латвии, достаточно пройтись вечером по латвийской столице. Когда-то претендовавшая на статус миллионника, Рига сегодня — малолюдное место: на центральной улице Бривибас в обе стороны движется не больше десятка автомобилей, в полупустых троллейбусах и на улицах почти не видно людей. По ночам город погружается в темноту — многие дома в центре оказываются вообще нежилыми. Круглосуточные магазины вымерли как класс еще в середине нулевых. По словам местных предпринимателей, самая большая головная боль в любом проекте — довести его до конца: «Например, тебе нужно что-нибудь построить или починить. Набираешь бригаду, приступашь к работе, и тут они начинают один за другим исчезать. Как? А это значит, что они у тебя просто кантовались, а за это время нашли в Европе настоящую работу…» На этом фоне перед латвийским политическим классом стоит небанальная задача: доказать оставшимся в стране избирателям (большинство из которых находятся уже в предпенсионном и пенсионном возрасте), что будущее для них по-прежнему есть. Что любопытно: для латвийского политического класса приемлемые итоги переписи значительно более важны, чем для литовского. Ибо в силу большого числа «инородцев» в стране идеология латышского политического большинства сильнее заточена под «выживание нации» во внутреннем противостоянии с русскими. До сих пор все меры по латышизации общественного информационного пространства, уничтожению образования на русском языке и гражданской сегрегации объяснялись необходимостью сохранить латышскую нацию и латышский язык.
Поэтому меры по недопущению сюрпризов были приняты заранее: так, проведение переписи было доверено социологической компании, обеспечивавшей выполнение заказов правящей партии перед последними выборами; в ходе второго этапа, по рассказам местных жителей, переписчики предлагают жителям заполнить анкеты на своих отбывших из страны родственников как на продолжающих жить дома. Была изобретена даже парадоксальная форма заполнения анкеты на отсутствующего родственника: «житель Латвии, более года живущий за рубежом». В эту категорию попали те, кто не бывает на исторической родине даже в гостях. Таких «жителей», по предварительным данным латвийского Центрального статистического управления, насчитано порядка 56 тыс. человек.
Переписчикам активно помогают искажать сведения и сами респонденты: по данным газеты Latvijas Avize, родственники живущих и работающих за рубежом людей обычно выдают их за «только что вышедших из дому» или «уже переписавшихся в Интернете», опасаясь, что прибывших на побывку гастарбайтеров могут заставить уплатить налоги за деньги, заработанные за рубежом. Однако даже в результате этих совместных усилий властей и населения переписчикам за два месяца работы, к 12 мая, удалось собрать данные лишь на 1,14 млн жителей. Для справки: в 1989 году население Латвии составляло 2,67 млн человек. В 2000 году — 2,37 млн. В 2010 году, по официальным данным Центрального статистического управления, оно должно было составлять 2,25 миллиона. Между тем представитель латвийского ЦСУ Алдис Броканс, докладывая о промежуточных результатах, проговорился, что 1,14 млн — «это 73,8% общего числа лиц, подлежащих переписи». Это означает, что даже в случае механического сложения результатов электронного и очного этапов переписи, со всеми приписками власти надеются получить максимум двухмиллионный результат. Реальные же цифры колеблются от 1,5 до 1,8 млн (латвийские демографы исходя исключительно из официальной статистики предполагали, что такое сокращение населения произойдет лишь к 2050 году).
Следует отметить, что полученные литовцами и ожидающиеся латышами данные заведомо будут преувеличены: 1 мая для восточно-европейцев открылся крупнейший западноевропейский рынок труда — германский. Это событие спровоцировало ажиотажный спрос на автобусные и авиационные билеты в прибалтийских городах, где, по словам переписчиков, работоспособное население и так составляет ничтожное меньшинство.
По словам руководителя Совета иностранных инвесторов в Латвии Ахмеда Шарха, эти процессы «вызывают беспокойство». Шарх посоветовал республике «работать над улучшением ситуации в здравоохранении, образовании и социальной системе, чтобы мотивировать уехавших из Латвии на поиски работы людей вернуться на родину» — иначе ее ожидают «отрицательные последствия». Ведь страна, способная предоставить иностранному инвестору лишь небольшое и постоянно тающее число неквалифицированных рабочих, заинтересует его в наименьшей степени. Особенно если рядом есть Польша или Белоруссия, где и количественный, и качественный показатели рабочей силы несравнимо лучше.
На самом деле ни для Литвы, ни для Латвии, ни для Эстонии (где, согласно официальной статистике, последние пять лет население вообще никак не менялось, а перепись пройдет лишь в следующем году) никаких реальных шансов спастись от запустения нет. В этих постсоветских республиках действует сразу четыре фактора, сводящие на нет возможность исправить ситуацию.
Первый: суженное воспроизводство населения, от 1,28 до 1,39 ребенка на женщину — причем уже давно, с 1992 года. Уезжающих и умерших не восполняют родившиеся. Таджикистан, экспортирующий таджиков по всей России, за счет социального регресса и возвращения к феодальному укладу жизни спокойно увеличил свое население за последнее десятилетие на 1,2 млн жителей. Для европейских микронаций этот вариант, разумеется, невозможен.
Второй: внедрявшаяся еще со времен демонтажа СССР ксенофобия, заведомо превращающая любое решение прибалтийских элит об открытии границ для иммигрантов в политическое самоубийство. Тот, кто допустит «толпы инородцев», будет практически сразу же признан предателем коренной нации и, как следствие, потеряет голоса избирателей, привыкших воспринимать этническую и культурную однородность окружающей среды как высшее и абсолютное благо. Между тем процесс бегства работоспособного населения зашел так далеко, что исправить его последствия ввозом каких-нибудь символических сотен работников невозможно.
Третий: абсолютная зависимость прибалтийских этнократий от Евросоюза, являющегося сегодня главным кредитором прибалтов, их главным торговым партнером и главным спонсором их элит. При большой разнице между средними зарплатами в Германии и Латвии Западная Европа в ближайшие годы будет продолжать высасывать из восточноевропейских республик все мало-мальски годные кадры. Этнократические элиты это, разумеется, осознают, но на обсуждение «еврогенной депопуляции» в их среде фактически наложено вето. Ибо изменить положение своих республик как доноров рабочих рук они все равно не в состоянии. Любые попытки насильственно ограничить выезд молодежи за рубеж или развивать собственные производства относятся в этих чудовищно задолжавших и бедных странах к области ненаучной фантастики.
Наконец, четвертый и главный фактор: получив 20 лет назад собственные государства, прибалтийские этносы не смогли понять, зачем эти государства нужны. В отсутствие государственнических идей они обошлись идеологиями этническими, по определению клановыми, ориентированными не на создание среды, а на ее использование в целях самосохранения. Поэтому в начале 2000-х этнические элиты без колебаний пожертвовали своими суверенитетами — в обмен на работу для своей молодежи.
Тот факт, что подобный поиск «внегосударственного блага» фактически разрушает саму структуру государства, сегодня очевиден. Сейчас Прибалтика попала в замкнутый круг: нет населения, потому что нет работы, потому что нет предприятий, потому что нет инвестиций, потому что нет населения.
Возможно, в том, что отвечать за последствия выбора 22-летней давности предстоит тем, кто этот выбор делал, то есть нынешним пожилым прибалтам, в свое время голосовавшим за «создание национальных государств» и «европейский выбор», есть справедливость. В Латвии на уровне министерств обсуждается возможность уменьшения пенсий в ближайшие годы до символического «китайского» размера, ибо обеспечивать старость борцов за Европу будет уже некому.
Ло)(мать(й
