Ощущение чего-то убитого, чего-то сломанного его смертью меня не покидает, только усиливается. Даже так скажу: ощущение сломанного всего. Без него все иначе, пишет журналист об убийстве Немцова.
За пару дней я звонил ему, или он звонил, или это было смс, я точно уже не помню. Это был какой-то мелкий вопрос, то ли телефон чей-то ему или мне был нужен. Мы не успели подружиться, просто тепло общались, я чем мог помогал, что-то я мог тогда, работая замом в крупнейшей газете. Он никогда, в отличие от многих известных оппозиционеров в России, не задирал нос, там так, честно говоря, принято, хотя он мог задирать выше любого. Но он настолько цельный человек, настолько непохожий. Я любил его больше всего не за его деятельностью даже, а за то, что человек. С рефлексией, со взглядом добрым, без напускной херни. Вот этой херни много сейчас, а человечного мало. Он не отворачивался, равнодушно вздыхая, когда я говорил ему про крымских татар. Он сопереживал.
Он был рад, когда в Киеве за год до смерти я познакомил его с Джемилевым. Ему был интересен этот человек, наш народ был ему интересен. Ему не было все равно, его не утомляло чужое горе. Знаете, как бывает, когда вроде ничем не можешь помочь и прячешь глаза, себя от страдающих людей прячешь.
Нынешние оппозиционеры в России раздражаются, когда слышат о крымских татарах, даже не скрывают раздражения, бог им судья, наверное, не от хорошей жизни, чего в их жизни хорошего, но, по-моему, это дико. Они очень непохожи на него, к сожалению. Не все, но многие непохожи. Мне тяжело это наблюдать. Как будто выпустили душу, окончательно лишили настоящего страну, в которой я жил. Её, собственно, для меня не существует уже, как Ленин в мавзолее, тлен, оболочка.
Я не хочу никого обидеть, но так многое теперь не по-настоящему, я это чувствую, фальшь в воздухе висит, угнетает. Может, от бессилия это, может, от страха, может, от усталости, черт знает. Когда я узнал об убийстве, позвонил Жене Левковичу, или он мне позвонил, не помню опять. Мы встретились на мосту, были другие люди, хорошие, растерянные, тоже в каком-то смысле убитые. Ощущение убитого чего-то, чего-то сломанного его смертью, меня не покидает, только усиливается. Даже так скажу: ощущение сломанного всего.
Без него все иначе, они в своём преступном замысле были правы, или нет, плохое слово, они были всё правильно рассчитавшими охотниками на человека, на человеческое. Они точно знали, кого, они понимали то, что тогда не совсем понимали мы. Теперь поняли вот, а непонятно что с этим делать. Не получается ничего. Давайте признаемся, не будем делать вид, уважая его память, он любил правду. Ничего без тебя не получается, тебя эти гады безошибочно убили, Борис.