Пока весь мир пытается договариваться о будущем, Россия продолжает всматриваться в прошлое.
“Рио-де-Жанейро – не более чем провинция Лиссабона и немножечко Ватикана. Все эти “доны педро” вторичны и убоги, оттого что говорят на португальском и исповедуют католичество. Португальский мир говорит решительное “против” любым попыткам бразильской хунты нарушить языковую франшизу. И даже родившийся по недосмотру в соседней Аргентине папа Бенедикт не оправдает на страшном суде ревизионизм бывшей колонии”.
Наверное, это мог бы сказать Лиссабон. Но не скажет.
Потому что в современном мире английский язык не принадлежит Великобритании, португальский – Португалии, а католичество – Ватикану. Равно как русский язык не принадлежит России – право на него имеет любая страна и сообщество, готовое его использовать.
И именно с этим фактом Россия никогда не будет готова примириться. Потому что в тот момент, пока весь мир пытается договариваться о будущем, Москва продолжает всматриваться в прошлое.
А за последние полтора года прошлое перестало быть субъектным. Шестеренки истории, ржавевшие последние два десятилетия, в 2014-м снова вздрогнули и с хрустом начали вращаться. Наше настоящее стало содержательнее нашего прошлого – нет больше смысла нырять в минувшее, чтобы понять линию разграничения “свой” – “чужой”.
Современность важнее истории. Нет смысла оглядываться – спор о прошлом возможен лишь в аудиториях, а не в окопах. В окопах спорят о настоящем. А сами по себе окопы – предмет для будущего спора.
Какая разница, какую церковь считает своей украинский лейтенант в окопах под Мариуполем? Его отношения с небом определяются траекторией летящих снарядов. И материться в радиоэфире он будет именно на том языке, на котором сочтет нужным – а не на том, который выберут для него политики.
Украина может быть отчасти русскоязычной, но это не определяет ее российскую матрицу. Ее нежелание быть по одну сторону баррикад с бывшей метрополией определяется тем, что Москва не способна предложить никакого привлекательного цивилизационного проекта. Современный мир – это не мир независимостей, а мир наиболее эффективных систем взаимозависимостей. Разве не очевидно?
Тем более, что сама Москва продолжает стоять в очереди к тому же окошку глобального “макдональдса”, в которой стоит и Украина. Так какой ей смысл покупать франшизу у перекупщика, если ей доступен первоисточник?
В двадцать первом веке существует одно-единственное мерило эффективности государства – насколько оно может быть субъектом развития собственного населения. Деградация чужого населения не является критерием качества государства. Деградация собственного населения – тем более. А квадратные километры территории не играют никакой роли. Не стоит обманываться.
И одновременно, пока Москва пытается договариваться с Киевом по поводу прошлого, Украина пытается договориться с самой собой о собственном будущем. И в этом будущем есть уйма вопросов. Социальный патернализм или свобода предпринимательства? Государство как ночной сторож или всеобщий опекун? Протекционизм или либертарианство?
Достаточно вглядеться в блоги по обе стороны границы. Главный мотив российских публицистов – рефлексия. Рассуждения о том, какой замечательной будет Россия, если вернется к себе прежней. К субъектной, имперской, настоящей. Которая может удить рыбу, пока ее в сенях “стотыщ” курьеров дожидаются.
А украинские блогеры по большей части о прошлом пишут куда меньше, чем о настоящем. Быть может, потому, что страна не мечтает о вчерашнем дне, а всматривается в завтрашний. И это логично: в конце концов, путешествовать во времени способны были лишь герои фильмов Земекиса. И я помню, как на потертой обложке для VHS-кассеты сразу под названием “Назад в будущее” было написано: фантастика.
То, что происходит в Украине, называется очень просто: попытка договориться о самой себе. Этот процесс никогда не бывает легким, потому что сейчас стране приходится экстерном проходить тот курс, на который соседи потратили много лет. Но она этот процесс, как минимум, начала. В отличие от той же России. Которая обречена на то же самое, но пока что не хочет об этом даже думать.
А потому Москва продолжает всматриваться в украинское прошлое, хотя это самое прошлое влияет на будущее куда меньше, чем настоящее. Так стоит ли удивляться, что российское описание Украины так же далеко от реальности, как первый абзац этого текста?