"Адмирал Кузнецов" ушел от берегов Сирии, бои под Авдеевкой стихли, российская пропаганда в описании Соединенных Штатов после победы Дональда Трампа стала сдержанней. Все это может измениться, но кажется, что спустя три года после аннексии Крыма российские власти стали производить меньше внешнеполитических эффектов. А они порождали всплески патриотизма, позволявшие российскому обществу мириться с экономическими проблемами.
Об этом пишет Валентин Барышников.
Недавнее установление контроля на границе с Белоруссией, породившее шутки про возможность появления там “вежливых людей”, не вызвало особенного общественного интереса в России. Патриотический подъем трехлетней давности может не дотянуть до намеченных на следующий год президентских выборов в России, которые предстоит проводить на фоне затянувшегося экономического кризиса.
“Когда вслед за Киевом уйдет и Минск, в дверь к одинокой и грустной Москве постучится ее бывший: Улан-Батор. С ним Москве будет легче. Не нужно будет притворяться, играть, мучить себя. Можно будет расслабиться и просто быть собой”, – написал в “Фейсбуке” публицист Максим Горюнов во время истории с белорусской границей.
В 2014 году после крымских событий, говорит Горюнов в интервью Радио Свобода, радость читалась на лицах, это было заметно на улицах, люди повязывали георгиевские ленточки. Но всплеск возбуждения продержался полгода-год – до того, как начал “гулять” курс валют:
– После этого никакого энтузиазма у населения Российской Федерации нет. Вы видели этот мем – Ждун, существо с печальными глазами, которое сидит и ждет. Было замечательное наблюдение по поводу того, что примерно в таком положении сейчас находится российское общество: оно просто ждет, когда это все закончится – когда снимут санкции, когда можно будет выезжать в Европу, не мучиться от страшного перепада с курсом валюты, когда появится работа, когда все вернется обратно в благословенный 2013 год. Никакого энтузиазма по поводу Сирии, никакого энтузиазма по поводу Украины, никакого энтузиазма по поводу Белоруссии нет.
Если мы возьмем самые популярные юмористические шоу, наиболее успешные, те, что попадают на федеральные каналы, они переполнены жутким ехидством в отношении происходящего в России. На канале ТНТ, несмотря на его декларируемую провластность, очень жестко шутят о том, насколько российская армия боеспособна. В шоу “Уральские пельмени” на канале СТС постоянные издевки по поводу мельдония, того, что российские спортсмены его принимают все. Общество, апатичное и ждущее, уже слегка, наверное, устало ждать, – такая накатывающаяся тоска, ощущение, что можно прождать очень долго и ничего не дождаться. Российское общество начинает походить по своим эмоциям на общество белорусское – до того, как с Лукашенко сняли санкции. Есть настроение некоторой обреченности, стало поменьше обычного московского блеска, радости в глазах.
Вы приводите в пример Белоруссию. Но в Белоруссии это не приводит ни к каким политическим последствиям. Ждут и ждут, причем давно уже ждут, продолжают ждать, и все у властей хорошо.
– Во-первых, Беларусь – чемпион по получению рабочих виз в Евросоюз, сотни тысяч людей уехали учиться, жить и работать в соседнюю Польшу, Чехию, Германию и так далее. То есть они не просто ждут. А во-вторых, нельзя игнорировать политическую активность в Белоруссии. Я участвовал в нескольких митингах и скажу, что даже при самом злом Лукашенко там собиралось несколько тысяч человек, несмотря на то что большинству грозило административное преследование, люди выходили, пели белорусские песни и так далее. Сказать, что Белоруссия полностью была погружена во мрак и тьму, абсолютно никак не двигалась, нельзя. Жизнь всегда есть и бьется. Там тоже ждут. Я слышал выступление одного белорусского оппозиционера, он просто кричал: я жду 25 лет. И ему придется ждать еще лет 25, потому что Александр Григорьевич демонстрирует просто богатырское здоровье и нацелен на долгожительство. Но тем не менее этот белорус говорил о том, что будет ждать, ждать и ждать, чего бы это ни стоило.
– Это только подтверждает мои слова.
– Если у тебя есть силы ждать – это показатель того, что у тебя есть силы. Человек, который ничего не ждет, он совсем по-другому себя ведет. А если есть возможность ждать, это показывает, что люди не мертвы, какой-то огонь в них тлеет. Если удачно сложатся обстоятельства, если подует сильный ветер, то пламя разгорится, все будет так, как должно быть.
– Вы говорите, что три года назад глаза россиян горели патриотическим огнем, в каком-то смысле это был огонь некоего нового российского национализма. С вашей точки зрения, он ушел, ничего не осталось и ничто не сможет его снова распалить?
– На мой взгляд, он полностью провалился. Русский национализм до 2014 года был последней большой политической идеей, у которой был некоторый карт-бланш. С коммунистами было все ясно, на либеральных силах висело обвинение в “обнищании 90-х”, а в русском национализме, поскольку он себя никак, по большому счету, не проявил в 90-е и нулевые, казалось, есть какая-то надежда. В 2014 году буквально за два-три месяца русский национализм показал себя и был отвергнут.
Об этом мы можем судить по такому признаку, например: 4 ноября в России проходят Русские марши, марши русских националистов. Там есть и национал-демократы, и те, кто за монархию, и те, кто за радикальную православную республику наподобие Ирана. Туда приходят все. С недавних пор этот марш разделился – на марш в Марьино (это спальный район Москвы), и марш от метро “Октябрьское поле” – тоже спальный район, но в противоположном конце Москвы. На тот, что в Марьино, приходят крепкие молодые люди из спортивных залов, из фанатских группировок. Я провел микроэксперимент: взял имперский флаг желто-бело-черный, накинул на себя и попытался встроиться в колонну – одну, другую. Меня выгнали из двух колонн, сказали: имперская идея не катит, отойди от нас.
Люди, верящие в империю, которая присоединяет Крым, возвращает себе во владение Финляндию, Польшу, империю старого романовского образца второй половины XIX века, – приходят на Октябрьское поле. В прошлом году на Русском марше там было около двухсот человек – возрастом хорошо за 50, седые, странные, какое-то собрание фриков. 200-300 человек в форме белых офицеров, с портретами Николая II, с лозунгами, что мы все себе вернем, Константинополь захватим, они не то что меньшинство – это люди, которые не пользуются вообще никакой поддержкой.
А у молодых люди, которые ходят в Марьино, лозунги, как правило, это лозунги украинского Майдана, просто переведенные на русский. Совсем недавно там появилась кричалка “Слава России, героям слава”, что является переводом знаменитой украинской кричалки, украинского лозунга. То есть имперская идея была, в 2014 году люди ее попробовали и поняли, насколько она связана со всякими губительными практиками для современного общества. Эта идея отвергнута, она никого сейчас не волнует, не интересует.
– Вы принадлежали к одному из националистических течений, потом отрицательно отнеслись к действиям России против Украины. Националистическая идея – это целый спектр течений. Среди них и крайние формы, неонацизм: нападения на приезжих и прочее. А сейчас вы говорите, что часть националистов, поддержав действия России против Украины, доказала свою несостоятельность. В какой-то форме у национализма сохраняется нормальное политическое будущее в России?
– В качестве маргиналов. В Русском марше 2011 года, например, участвовал Алексей Навальный. Была конкретная программа – использовать реально существующее раздражение, которое вызывает наплыв эмигрантов в Москве, например, для усовершенствования миграционного законодательства Российской Федерации. Это раздражение выплескивалось, были конфликты на улицах, в спальных районах, был большой погром в Бирюлеве. Обычная история, когда непонятно, кто первый начал, а в итоге – два трупа, изнасилованная девушка, – и люди начали выходить из домов и громить палатки.
Это говорило о том, что правоохранительные органы не работают. Чтобы их подтолкнуть к этой работе, можно было использовать энергию Русских маршей, националистов. После присоединения Крыма проблемы остались те же, но об этом просто перестали говорить, это перестало всех интересовать. Сегодня никто не собирается следить за тем, во сколько России обходится, допустим, содержание северокавказских республик. Нынешний национализм совершенно утратил свою повестку. Если прежде на Русские марши в Марьино приезжало до 10 тысяч человек, то на последнем было, как мне показалось, не больше тысячи. Русский национализм показал себя, общество его увидело и отвергло. Вряд ли это кого-то заинтересует в ближайшее время.
Но вот “имперские” фрики, о которых вы говорите, – ведь именно “имперскость” процветает в пропаганде. Мы видим, что люди с подобной патриотической риторикой довольно агрессивно себя ведут в общественной жизни: нападения на выставки и собрания, требования запретить, закрыть. И вы считаете этих людей маргиналами в современной России?
– Я абсолютно в этом уверен. Если мы будем смотреть российское телевидение, то нам покажется, что Киселев – глас народа, будто он знает, что думают русские люди в электричках в 5 утра. На самом деле это не так. Российская пропаганда говорит от лица пренебрежительно малого меньшинства. Есть нападения казаков, но если мы присмотримся, то увидим, что эти казаки существуют за счет государства, – это люди на зарплате, как милиция, но предназначенные для громких акций на камеры.
В 2015 году я сам в какой-то степени был жертвой их нападения на форуме имени Кафки и Оруэлла в Калининградской области. На второй день пришли казаки, – оказалось, существует “балтийское казачество”, –они ходят в тельняшках, в бараньих шапках. При расследовании выяснилось, что их содержат за счет грантов от правительства Калининградской области. Для людей, которые называют себя казаками, это, грубо говоря, бизнес. Одеть казачью шапку, странный камуфлированный костюм и напасть на либералов так, чтобы это стало видно в СМИ, – они этим зарабатывают. Это не народ – казаки, это специальная казачья служба.
То же самое касается нападения на Алексея Навального на юге. Это не представители народа – это представители конкретных организаций, которые за это получают деньги. Нанимают странных мужчин, я так понимаю, из категории, которые охранниками работают, они на камеру играют в русский народ. Телевизор не описывает Россию, он пытается убедить россиян в том, что они такие, – на самом деле это совершенно не так. В Москве был велопробег при минус 30 градусах, – когда вы смотрите на эту картинку, вам кажется, что россияне – какие-то совершенно безумные оторванные люди, которые могут при минус 30 кататься на велосипеде по снегу. И вы понимаете, что это образ, который внушают, пытаются навязать. Российское общество сопротивляется.
– Среди тех, кто катался тогда на велосипеде, были люди, которые искренне считали, что кататься в мороз – нормально и хорошо. А когда вы говорите про электрички, – я уверен, что значительная часть людей в электричках считают, что “Крым наш”. Когда была история с белорусской границей, началось подспудное обсуждение, не ждать ли и там “зеленых человечков”. Не будет ли достаточным для Кремля – чтобы протянуть патриотический подъем еще год до президентских выборов – изобрести нового какого-то врага, например, в виде Белоруссии с неопределенным враждебным Западом у нее за спиной?
– Я не уверен, что оккупация Витебска или, скорее, Гомеля, потому что это абсолютно русскоязычный промышленный город вроде Донецка, только в Белоруссии, кого-то обрадует в России. Поскольку имперская идея, как мне кажется, иссякла, оккупация земель не даст такого подъема, который был бы сопоставим с Олимпиадой и с первыми неделями Крыма. Это неинтересно никому – мое личное богословское мнение. Я хотел бы вернуться к вопросу сопротивления общества пропаганде. Это сопротивление в форме саботажа. Когда тебе говорят – сделай, а ты все это пропускаешь мимо ушей. Потом к тебе приходят социологи и спрашивают: ты поддерживаешь то, что говорят по телевизору? Ты говоришь – поддерживаю, а по факту никаких действий не совершаешь.
Если мы посмотрим на статистику призыва в российскую армию, то увидим, что российская пропаганда за три года работы, израсходовав миллиардные бюджеты, смогла поднять призыв лишь на 20 процентов. Если пропаганда не в силах убедить 18-летнего юношу, что нужно брать в руки оружие, надевать камуфляж и идти в армию, то это свидетельствует о ее низкой эффективности. Ни имперская идея, ни другие идеи, которые внушаются, не очень-то принимаются обществом. Когда говорили о Крыме, то он был взят “вежливо”, мол, просто взяли и за это ничего не будет. Если бы российское общество сразу знало, что ему за это будет, если бы россияне в 2014 году знали, что 30 миллионов из них окажутся за чертой бедности, что будет спад в экономике, и он будет затягиваться, будет обесцениваться рубль, – я думаю, глаза горели бы меньше. Может, они бы сказали, что этого и не надо.
Российское общество мне кажется абсолютно проевропейским, буржуазным, мещанским, тихим, не сильно лихим, – ему не очень нравится воевать, не очень нравится слушать сводки о войне. Кстати, по поводу националистов: в 2011–2012 годах в той среде, в которой я находился, всерьез обсуждалось, что необходимо избавиться от Кавказа именно потому, что там приходится воевать, а мы не собираемся воевать, мы европейская развитая постиндустриальная нация, мы не воюем, а развиваем нашу экономику – сильнее, выше, быстрее, – и другим ничем не занимаемся.
– У вас в “Фейсбуке” было недавно два поста, в одном вы говорили, что Путину, может, и нравится сравнение со Сталиным, но на самом деле он просто плохой администратор, который потерял на ровном месте Украину, Белоруссию и половину экономики. А в другом, что последние три года Россия идет в сторону трав и казачества, и потому – из соображений целостности образа – вы против запрета на гомеопатию. Через год президентские выборы. Путин, наверное, может их выиграть без всякой лишней суеты. Но если он захочет представить россиянам целостную картину, где он мощный лидер, есть в запасе какие-нибудь новые идеи?
– Экономический рост. Если он сейчас скажет, что нашел волшебный ключик: да, останутся санкции, будут проблемы во внешнеполитической сфере, мы будем воевать с Сирией, но я вам обещаю экономический рост, – рост зарплат, вы сможете приобрести больше продуктов, больше вещей, купить новые машины, я верну вас в 2013 год, – думаю, эта идея поднимет его на небеса и оставит там до бесконечности. Проблема в том, что у него такого ключика, скорее всего, нет, его ни у кого нет. Кроме экономических идей я не вижу никаких. Церковь в качестве организации, которая легитимирует Владимира Владимировича, потенциал уже израсходовала. Империя закончилась, советское прошлое тоже закончилось. Красивых идей и образов не осталось. Может, они что-то придумают, но я ничего такого не вижу. Весь набор идей, связанных с российским, с русскостью, использован, израсходован, выработал свой ресурс.