Путин посылает самолеты и танки, а Запад одеяла и дипломатов, этот диктатор будет заказывать музыку.
пустя пять лет после того, как Владимир Путин в первый раз стал президентом России, я пережил собственное перерождение. В 2005 году я завершил свою 20-летнюю карьеру профессионального шахматиста высшего класса, чтобы вступить в ряды зарождавшегося демократического движения России. В 1985 году я стал чемпионом мира в возрасте 22 лет. Я достиг всего, чего хотел на шахматной доске. Я хотел, чтобы мои дети росли в свободной России. И я помнил высказывание советских диссидентов, которое моя мать повесила у меня на стене: «Если не ты, то кто?»
Как и многих россиян, меня встревожила биография мало кому известного сотрудника КГБ Путина и его внезапный приход к власти, когда он, будучи премьер-министром у Бориса Ельцина, в 1999 году руководил жестокой войной в Чечне с целью ее усмирения. Из-за дефолта 1998 года российская экономика оказалась в очень шатком положении. На фоне преступности, инфляции и общего ощущения слабости страны и неопределенности казавшийся обычным технократом прямолинейный Путин стал весьма привлекательной и надежной фигурой. Физическая и социальная незащищенность – это очень уязвимые точки в хрупких демократиях, и на протяжении всей истории диктаторы и военные хунты укрепляли свои позиции благодаря стремлению людей к порядку и сильной руке, готовой стабилизировать неустойчивый демократический режим.
Но люди почему-то всегда забывают, что поставить диктатора у власти – намного проще, чем убрать.
Сейчас, когда Россия ведет военную интервенцию в Сирии, Соединенные Штаты столкнулись со старым врагом на новом поле боя. Путин хочет поддержать кровожадный режим своего союзника Башара аль-Асада, одновременно укрепив свой имидж крутого парня внутри страны и подорвав американское влияние. Как обычно, Путин использует силу — артиллерию в Украине, авиацию в Сирии — после чего призывает к проведению переговоров, а сам в это время творит, что ему вздумается. Пока такая стратегия блефа и запугивания приносит свои дивиденды. Белый дом безропотно соглашается с этим дипломатическим фарсом, и любое политическое охлаждение между США и Россией незамедлительно подвергается критике как возможный «возврат к холодной войне».
Использование такого клише парадоксально, поскольку мы сегодня как будто забыли о том, как шла холодная война, и кто в ней победил. Вместо того, чтобы отстаивать принципы добра и справедливости, такие универсальные ценности, как права человека и человеческая жизнь, Запад выступает с предложениями о сотрудничестве, перезагрузке и нравственной равноценности, неизменно реагируя на российскую агрессию лишь пресс-релизами с выражениями озабоченности. После российского вторжения в Крым и его аннексии в 2014 году Соединенные Штаты и Европейский Союз ввели, наконец, санкции против России. Но это была очень робкая мера, а санкций оказалось недостаточно, чтобы сдержать Путина и устранить многолетний ущерб, нанесенный так называемыми лидерами свободного мира, которые ведут разговоры о продвижении демократии, а на деле как с равными обращаются с руководителями самых репрессивных режимов. Их объятия помогают Путину так долго оставаться у власти и дают ему иммунитет от обвинений в антидемократичном поведении. Я это знаю. Я видел, как это происходило.
***
Я не рассчитывал на то, что моя карьера в так называемой российской «политике» будет легкой и простой. Оппозиция боролась не за победу на выборах: мы просто пытались сделать их реальными и полноценными. В 2000 году Путин был специально подобранным преемником Ельцина. Когда в 2004 году он пошел на переизбрание, уже не было никаких сомнений в итоге голосования. Даже в 2007 году, когда я победил на первичных выборах оппозиции, и меня выдвинули кандидатом в президенты, я продолжал утверждать, что являюсь активистом, а не политиком. Я знал, что мое имя никогда не внесут в официальные списки для голосования, потому что все места там были зарезервированы для лояльной оппозиции. Смысл заключался в разоблачении данного факта. Это была попытка накачать атрофированные мышцы российского демократического процесса.
Моя изначальная цель состояла в объединении всех антипутинских сил страны, особенно тех, у которых не было ничего общего, кроме неприязни к Путину. Поэтому я пытался сплотить такие разные силы, как лагерь либеральных реформаторов, к которому принадлежал сам, и национал-большевиков, которые хотели искоренить всю систему. Накануне парламентских выборов 2007 года наша хрупкая коалиция вышла на демонстрации на улицы Москвы и Санкт-Петербурга. Это были первые серьезные политические протесты после прихода Путина к власти. Мы хотели показать российскому народу, что сопротивление возможно, а также подать сигнал о том, что отказ от свободы в обмен на стабильность – это ложный выбор.
К сожалению, у Путина было важное преимущество, о котором советские руководители не могли даже и мечтать: прочное экономическое и политическое сотрудничество с Соединенными Штатами и Европой. «Но погодите, — скажут мне так называемые прагматики, — разве экономическое сотрудничество – это не оптимальный способ улучшить условия жизни российского народа, а впоследствии и состояние политики?» На деле произошло как раз обратное. В первые два президентских срока Путина цены на нефть резко выросли, а преданные ему люди сосредоточили в своих руках всю промышленность. Доходы от сотрудничества шли не на либерализацию, а на спецслужбы и пропагандистскую машину. Российские олигархи распространяли по миру свое богатство и политическое влияние, а западные компании, прежде всего энергетические гиганты типа Shell и British Petroleum, в ответ на эту услугу вкладывали деньги в Россию. Последствия от экономического сотрудничества оказались прямо противоположными тому, за что выступали его сторонники: Россия начала экспортировать свою коррупцию «партнерам» из свободного мира.
Итак, хотя наше движение добивалось некоторых успехов, привлекая внимание к недемократическим реалиям в путинской России, мы с самого начала оказались в проигрышном положении. Из-за того что Кремль контролировал средства массовой информации и беспощадно подавлял оппозицию, было невозможно создать устойчивый импульс силы. В ноябре 2007 года меня арестовали на митинге в Москве и приговорили к пяти дням лишения свободы в соответствии с новыми законами против демонстраций. Между тем, Запад медленно переходил на новые дипломатические позиции, бессильно признавая различия между Россией и ее демократическими партнерами. Но выступая с таких позиций, он заявлял, что различия эти незначительны и находятся «в приемлемых рамках», как отметил один чиновник из Евросоюза. Для меня и десятка моих коллег, вышедших на марш за демократию, «приемлемые рамки» составили 11 квадратных метров — таков размер тюремной камеры. Нас посадили туда в качестве наказания за «неподчинение полиции» на оппозиционном митинге в Москве.
К 2008 году, когда Путин, пробыв два срока на посту президента, достиг конституционного лимита, он одолжил свою должность надежному подчиненному Дмитрию Медведеву. В этот момент все должны были понять, что российская демократия умерла. Тем не менее, демократические лидеры один за другим начали подыгрывать этому фарсу. Своему новому коллеге позвонил президент Джордж Буш, чтобы поздравить его. Президент Франции Николя Саркози пригласил Медведева в Париж. Лидеры Германии, Британии и других стран выступили с похожими восторженно-хвалебными отзывами. Они поступили так, несмотря на то, что главный европейский орган по наблюдению за выборами, каким является Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ), бойкотировал голосование, приведшее Медведева на президентский пост, сделав это в знак протеста против ограничений, введенных для наблюдателей.
***
Барака Обаму избрали президентом в том же 2008 году, но немного позже — спустя несколько месяцев после того, как он выступил в Берлине с речью о свободе и общих ценностях, пробудив в памяти воспоминания о знаменитых выступлениях в этом городе Джона Кеннеди и Рональда Рейгана, которые боролись против Советского Союза и его тирании в Восточной Европе. Конечно, было множество сложных проблем, связанных с тем, как Обама должен себя вести с официальным российским президентом Дмитрием Медведевым и с настоящим лидером России Владимиром Путиным. Но в целом выбор перед ним как президентом стоял очень простой. Обама мог относиться к ним как к равным демократическим лидерам или быть честным. Свою силу он мог почерпнуть из того обстоятельства, что за него проголосовали почти 70 миллионов человек, а Медведеву был нужен только один голос — голос Путина. Если бы Обама с самого начала честно и открыто заклеймил позором путинскую диктатуру, он мог бы дать надежду на перемены совершенно другому электорату: 140 миллионам россиян.
7 июля 2009 года Обама произнес речь в Москве в Российской экономической школе. Естественно, это была очень хорошая речь. После того, как он встретился со мной и с другими лидерами оппозиции, я сказал на пресс-конференции об этом выступлении: «Оно меньше того, чего мы хотели, но больше того, чего мы ожидали». Он неоднократно подчеркивал, что важные отношения между Америкой и Россией строятся ради людей, а не ради режимов. Именно на это я и надеялся. Обама открыл прямую линию связи вместо того, чтобы общаться только по кремлевским каналам.
В принципе, он мог бы назвать имена. Обама сделал несколько сильных заявлений о неудачах тоталитаризма и указал на решение, каким является демократия. Его заявления в отношении путинской России оказались сильнее всего того, что мы слышали от двух американских администраций до него. Но он не стал критиковать деятельность Путина и Медведева. Будучи в России гостем, Обама вряд ли имел право оскорблять своих хозяев. Но он мог бы указать на антидемократические тенденции девяти предыдущих лет, и этого было бы достаточно. Обама также не упомянул Михаила Ходорковского, хотя его арест в 2003 году Путиным и тюремное заключение, продолжившееся при Медведеве, стали олицетворением всего того, что критиковал Обама, говоря об авторитарных государствах.
После великолепной речи Обамы россияне сразу почувствовали разочарование, увидев, как он их подвел. Эти чувства вскоре разделят с ними многие американцы. Президент США породил у них надежду на то, что его администрация увидит историю кремлевских злодеяний внутри страны и правонарушения Москвы за рубежом, и постарается объединиться с российским народом, а не с его репрессивной властью. Но вместо четких линий на земле мы получили невразумительные слова в воздухе. 4 марта 2012 года состоялись мошеннические выборы, в результате которых Путин вернулся на президентский пост. Там было все: фиктивные избирательные участки; невероятно раздутые дополнительные списки для голосования, предназначенные для людей, желающих проголосовать не там, где они зарегистрированы; угрозы в адрес руководителей предприятий и директоров школ с требованием обеспечить голосование за Путина, а в противном случае ждать сокращений финансирования или чего похуже. Да, Обама подождал несколько дней, воздерживаясь от звонка новому российскому руководителю. Но в итоге он все равно позвонил Путину и поздравил его. За кулисами принимала свои очертания новая диктатура, но на сцене шел спектакль про демократию, и Обама играл в нем свою роль.
В первые годы работы активистом я часто говорил, что Путин это российская проблема, и решать ее должны россияне. Но я добавлял, что если его амбиции будут проигнорированы, очень скоро он станет региональной проблемой, а затем и глобальной. Эта прискорбная трансформация на самом деле случилась, и теперь из-за нее гибнут люди в Украине и в Сирии. Когда Асад и Путин в 2013 году танцевали вальс, пересекая красную черту Обамы, которую он провел в Сирии против применения химического оружия, а Путин добивался заключения сделки, позволившей сирийскому президенту избежать наказания в форме американских авиаударов, я предупреждал, что за этим пристально наблюдают реальные и потенциальные диктаторы от Каракаса до Тегерана и Пхеньяна. Хватит ли администрации Обамы храбрости, чтобы выполнить свои обещания, когда ей бросают вызов? Конечно, были и другие факторы, но я убежден, что Сирия дала Путину дополнительную уверенность, чтобы выяснить этот вопрос. В конце февраля 2014 года Путин во второй раз за шесть лет отдал приказ российским войскам пересечь признанную мировым сообществом границу и оккупировать чужую территорию.
Соединенные Штаты, Канада и даже Европа отреагировали на путинскую агрессию, и это надо признать. Но они всегда отставали на несколько шагов, всегда начинали действовать лишь тогда, когда потенциал сдерживания ослабевал. Жесткие санкции и твердая демонстрация поддержки территориальной целостности Украины могли возыметь реальное действие, когда Путин в феврале и марте действовал в Крыму. Я рекомендовал в то время пойти на такие меры. Если бы они показали, что у интервенции в Крыму будут вполне реальные последствия, это внесло бы раскол в ряды российской элиты, боявшейся потерять свою заветную собственность и активы по обе стороны Атлантики, а следовательно, создало бы угрозу путинской власти. Если бы в апреле и мае в Украину было поставлено оборонительное оружие, это помогло бы затормозить начавшееся вторжение, или по крайней мере, существенно увеличило издержки для России от таких действий. Людей типа меня, которые в то время призывали предоставить такую помощь, называли подстрекателями войны, а политики снова начали стремиться к диалогу с Путиным. Но война все равно началась, как бывает всегда в случае проявления слабости.
Унизительный провал двух мирных соглашений о прекращении боевых действий на востоке Украины, подписанных в белорусской столице Минске, доказал то, что лидеры свободного мира просто отказывались признать: что они не могут строить отношения с Путиным так, как они строят их между собой. Такая модель повторяется сегодня в Сирии, когда дипломаты направляются в Вену на мирные переговоры. Но чтобы противостоять Путину, необязательно побеждать всю российскую армию или начинать третью мировую войну. Весь культ путинского лидерства в России построен на его образе непобедимого и сильного человека. Он не может себе позволить выглядеть проигравшим, а поэтому пытается поддержать жалкий миф о том, что российские войска не воюют в Украине, а также выбирает такие цели для нападения, которые НАТО не намерена защищать. Любой силы противодействия, грозящей нанести ущерб путинскому имиджу непобедимости, будет достаточно для того, чтобы реально изменить его поведение.
Но политики свободного мира знают, что гораздо проще ничего не делать, претендуя на звание миротворцев и повышая свою популярность, чем подвергаться критике, которая неизбежно сопровождает любые действия. Именно поэтому будет очень трудно разорвать порочный круг в Украине, в Сирии и в любом другом месте, куда Путин протянет свои щупальца, будь то Ливия, Прибалтика или Венесуэла. Соединенные Штаты и Европа обладают подавляющим военным и экономическим преимуществом над Россией, но их лидеры, похоже, не осознают, что при столкновении с диктаторами у дипломатии есть свои пределы, и что дипломатия возможна только с позиции силы. Пока Путин посылает самолеты и танки, а Запад одеяла и дипломатов, этот диктатор будет заказывать музыку.
