30 октября в России отмечали День политзаключенного, вспоминали людей, погибших в годы сталинского террора. О современных политзаключенных говорить не принято.
У Соловецкого камня в российской столице 30 октября вспоминали людей, которые погибли в годы сталинского террора. Практически весь день зачитывали имена погибших. Провели торжественную церемонию с участием уполномоченного по правам человека Татьяны Москальковой. Похожие церемонии прошли и в других городах Российской Федерации. Если посмотреть на них в отрыве от современности, можно только порадоваться. В России все еще очень много людей, которые являются решительными оппонентами сталинизма. Которые хотят выйти на улицы в ненастный осенний день, чтобы вспомнить о тех, кто был уничтожен сталинским режимом. Это вселяет надежду на отвращение к авторитаризму как таковому.
Если бы… Если бы только 30 октября в российском политическом календаре не было бы Днем политзаключенного. Этот день появился по инициативе Кронида Любарского, знаменитого диссидента и политзаключенного, еще в 1974 году. Любарскому удалось распространить свою инициативу среди товарищей по несчастью. И отмечать День политзаключенного начали именно в лагерях. А уже в 1991 году, в свободной России, его внесли в календарь государственных памятных дат решением парламента. Казалось, что больше никогда политических репрессий в России не будет. Что этот день – напоминание о прошлом, но никак не связан с настоящим.
Именно поэтому тот день, который отмечали москвичи у Соловецкого камня, называется Днем памяти жертв политических репрессий. Потому что современных политических заключенных в России как бы нет.
Но на самом деле они есть. Есть заключенные по так называемому “Болотному делу” – российские граждане, которые не побоялись выйти на улицу в защиту права на свободные выборы – и поплатились за это. Есть граждане Украины, которых незаконно удерживают в тюрьмах Российской Федерации, оккупированного Крыма, Донецкой и Луганской областей. Против некоторых из них уже прошли сфальсифицированные судебные процессы. Одни уже отправлены по этапу.
Без упоминания имени украинского режиссера Олега Сенцова не обходится ни один международный кинофестиваль. Олег – украинский гражданин. Но в России он объявлен россиянином только на том основании, что российские войска заняли Крымский полуостров, где тогда жил Сенцов. Буквально за несколько дней до Дня политзаключенного российские спецслужбы задержали в Москве украинского журналиста Романа Сущенко. Я совершенно не понимаю, чем эти жертвы путинских репрессий отличаются от жертв сталинизма. Только тем, что одни уже убиты, а другие еще нет?
В День памяти жертв политических репрессий обычно вспоминают и о репрессированных народах, которые были изгнаны Сталиным с родных земель после Второй мировой войны. Одним из этих народов были крымские татары, которым не позволяли вернуться на Родину практически до краха Советского Союза. Но теперь, после новой оккупации Крыма, начался новый этап репрессий. Меджлис крымскотатарского народа – избранный орган национального представительства – признан в России экстремистской организацией и запрещен. Его лидерам не разрешают въехать в Крым. Другие руководители Меджлиса находятся в заключении. Многие крымские татары убиты или пропали без вести. Практически речь идет о самом банальном преследовании по этническим критериям. Но у Соловецкого камня об этом никто не вспоминает.
В этом особенность современной России – она вся в прошлом. И это вопрос не политических убеждений, а самого отношения к происходящему в стране. “Патриотическая” Россия живет иллюзиями восстановления погибшего имперского величия и переживает не то по Российской империи, не то по Советскому Союзу. Демократическая Россия старается осудить сталинизм и не допустить глорификации советского прошлого. Но когда проходят судебные процессы над нынешними политзаключенными, трудно даже вообразить себе, что к зданию суда придет столько же честных небезразличных людей, как к Соловецкому камню. Зато эти же граждане будут с энтузиазмом участвовать в акции “Последний адрес” и прибивать мемориальные таблички к домам, в которых жили жертвы сталинских репрессий – в то время как живые люди требуют их помощи и участия.
Между прочим, где-то в 1937 году было практически то же самое. Тогда тоже говорили о репрессиях и пытках – только царских. Бывшие узники царских тюрем ходили по школам и университетам и рассказывали, как тяжело им сиделось, как их унижали и пытали палачи. Вспоминали погибших товарищей – расстрелянных, повешенных, замученных. И молодежь слушала все эти страшные истории с замиранием сердца. А в это время буквально в нескольких кварталах от той или иной московской школы кровь лилась рекой – пытали, били, насиловали, расстреливали. Но об этом не принято было говорить. А принято было молчать и отводить глаза от машин, увозивших на Лубянку соседей или родственников. Читать журналы политкаторжан было куда увлекательнее и безопаснее – что и делали оставшиеся на свободе порядочные советские люди. А сколько интеллигентных порядочных людей в эти годы занимались судьбами декабристов и красочно описывали все те мучения, через которые прошли первые российские революционеры. Сколько рассказывали о подвиге их жен, которые прошли с мужьями через каторгу в Сибири – в то время как жен новых каторжан в это самое время насиловали охраннники ГУЛАГа. Сколько было написано о том, как декабристы “разбудили Герцена”, и как Герцен начал выпускать революционный журнал в эмиграции – в то время как агенты советских спецслужб охотились за эмигрантами по всему миру и устроили их массовое уничтожение после Второй мировой войны…
А потом, спустя всего двадцать лет, все эти пионеры и комсомольцы стали уверять, что они ничего не знали, не могли себе представить и вообще это отступление от ленинского курса. И все будут с изумлением выслушивать рассказы тех, кому удалось выжить и освободиться из ГУЛАГа. И будут зачитываться произведениями Солженицына и Шаламова – пока это будет поощряться властями. И будут поражаться, как же это такие страшные преступления могли происходить в их собственной стране. А политкаторжанам царизма, некоторые из которых заодно отсидели в сталинских лагерях, будут давать слово на партийных съездах. А потом, уже в перестройку, начнут устраивать “Недели памяти” и собираться у Соловецкого камня. И это замечательно. Только что с нынешними заключенными делать-то?
Понятно что. Не замечать. Как будто ничего такого вообще не происходит в современной российской жизни. Как говорить Владимир Путин – “нас там нет”. И их там – в тюрьмах – тоже как бы нет. Они к 30 октября никакого отношения не имеют, так как существующая власть еще их не замучила до конца, да и сочувствие к живым куда опаснее сочувствия к мертвым. А потом путинский режим рухнет, к власти придет какой-нибудь очередной перестроечный президент и тогда на мероприятиях у Соловецкого камня новый омбудсмен (а, может быть, тот же самый, российские чиновники способны и не на такие кульбиты) начнет извиняться перед “братьями-украинцами” и рассказывать, как в годы антинародного авторитарного режима Путина издевались над крымскотатарским народом и почти уже повторили сталинский геноцид. И все будут хлопать, плакать и зажигать свечки.
Важно только, чтобы в этот момент в российских тюрьмах не было новых политзаключенных. Или чтобы они не появились через пару лет после всеобщего катарсиса, с очередным Путиным.
Но зная российскую историю, надежды на это мало.