Просоветская ностальгия – это не мечта о прошлом. Эта мечта о придуманном прошлом. Ее носитель хочет вернуться в ту реальность, которой никогда не существовало и именно поэтому он обречен оставаться недовольным, пишет Павел Казарин
“Колбаса по 2.20”, “водка по 3,62”, “полки пустые, а холодильники полные” – формулы мечты о прошлом удивительно живучи. Представление о Советском Союзе – это некий микс из фильмов Гайдая и Рязанова. В которых Шурик торжествует над симпатичными хулиганами, милиция ловит контрабандистов на живца-Никулина, а апофеоз несправедливости – это спекулянт в исполнении Михалкова, у которого интеллигентный Басилашвили отбивает Гурченко.
Реальность советского быта стерта из памяти – последние четверть века выхолостили весь негатив, бережно позволив людям придумывать себе прошлое. В этом прошлом нет очередей за продуктами, нет блата и дефицита, государев муж умен, а государство – заботливо.
Они продолжают рассказывать о том, что СССР был самой читающей страной. И бессмысленно им объяснять, что заполненные книжные полки, равно как и аншлаги в театрах, были все тем же проявлением тотального дефицита. Только речь о дефиците развлечений: в условиях отсутствия или недоступности альтернатив люди разметали книги и билеты.
Я сознательно не говорю о свободе слова – те люди, которые скучают по Советскому Союзу, и сейчас не считают ее отсутствие каким-то недостатком. Но даже тот потребительский рай, который они себе ностальгически придумывают – он ведь соткан из “Иронии судьбы” и “Девчат”, “Операции Ы” и “Москва слезам не верит”. Если показать этим людям “Маленькую Веру”, то они будут оскорблены в лучших чувствах.
Именно эти люди раз за разом ходят на выборы, голосуя за наиболее ретроградные лозунги. Они отказываются понимать, что старая реальность доказала свою неконкурентоспособность еще в 1991 году, похоронив государство-носителя. Они мечтают о прошлом, лишая своих детей будущего.
Проблема в том, что даже если их мечта сбудется – они останутся недовольны.
Они верят в Союз, дистиллированный от недостатков. От тех реальных проблем, которые в нем были. Даже если перенести их в реальность семидесятых – они не изменятся. Потому что все те недостатки, которые были органичным продолжением достоинств, не прописались в их памяти. Они не поверят в аутентичность увиденного и будут считать себя обманутыми.
Беда всех этих людей в том, что они – априори протестное голосование. Они неспособны голосовать за позитивную повестку: только за ту, что будет объявлять будущее плацдармом для воскрешения прошлого. Того самого, которое смотрит на нас с советских кинокартин, но которого никогда не было в реальности.
Они ностальгируют не столько об эпохе, сколько о возрасте. Это успело смешаться до состояния полной неразличимости – память о комсомольской юности, собственной молодости, ощущение перспектив и горизонтов проецируется на государственный строй. И любая реконструкция не вернет им здоровье и силу – а потому они все равно будут угрюмы и обижены.
Любая политическая сила, которая решит оседлать эту волну, обречена. Потому что на эту электоральную группу можно подсесть – так же, как можно подсесть на героин. Все, что будет сделано – окажется недостаточным. Все, что будет осуществлено – половинчатым. Даже тотальная историческая реконструкция (невозможная в принципе) не удовлетворит их. Потому что они живут мечтой о придуманном прошлом.
А потому не стоит метать бисер.