Методика обращения с заложниками, используемая российской властью, довольно необычна. Сперва захват – это как у любого ильича рамиреса, но тут уже имеются свои нюансы
Методика обращения с заложниками, используемая российской властью, довольно необычна. Сперва захват – это как у любого ильича рамиреса, но тут уже имеются свои нюансы, поскольку речь идет о политическом спецмероприятии. И если надо унизить и закошмарить ненавистного журналиста, то его похищают и как бы обменивают на пленных российских солдат, однако это вовсе не означает, что он освобожден. Напротив, только теперь и начинается настоящая игра, и будущий национальный лидер с нескрываемым злорадством комментирует происходящее: «Вот теперь Бабицкому станет страшно, он поймет, к кому он попал!» Дескать, попал он к бандитам-сепаратистам, хотя Путину доподлинно известно, что репортера удерживают подведомственные Кремлю чеченцы, и это тоже необходимая часть сценария – глумление над заложником. А потом еще будет суд: Андрею подбросят чужой паспорт, с этим паспортом его «поймают» в Махачкале и накажут за использование фальшивого документа.
К слову, суд в рамках концепции государственного терроризма – важнейшая инстанция. Арестовать можно любого богача, но безукоризненно ограбить его получается только по завершении судебной процедуры: в этом смысле дело Ходорковского представляется образцовым. (В отличие от дела Гусинского, у которого в тюремной камере грубовато вымогали подпись под известным протоколом.) А потом, когда прозвучат все приговоры и так называемая мировая общественность утвердится в мысли, что заложник никогда не выйдет на волю, настанет время диктовать условия выкупа. Причем довольно необычные условия, типа принуждения к любви, дружбе и мирному сосуществованию в связи с грядущей Олимпиадой.
Процесс по делу Надежды Савченко, завершившийся вчера в Донецком городском суде Ростовской области, внешне мало чем отличался от прочих. Ну да, к дикому сроку на сей раз приговорили иностранную гражданку, но ведь прецеденты уже имеются. Можно вспомнить и крымских «террористов» Олега Сенцова и Александра Кольченко, и «чеченских боевиков» Николая Карпюка и Станислава Клыха, которых досуживают сейчас в Грозном. Разница в описываемых сюжетах в том, что Бабицкого судили на последнем этапе захвата в заложники, фактически уже освободив, а всех остальных сперва приговаривают и только потом начинается торговля. Но это разница несущественная.
Важным представляется другое отличие. У той России, где похищали журналиста, запугивали медиамагната и в стиле войсковой операции арестовывали олигарха, еще не были разрушены отношения с цивилизованным миром. Власть в той России еще была озабочена сохранением лица, так что даже запускались слухи, будто спасением жизни Бабицкого занимался лично Владимир Владимирович. В той России Путин мог не дозвониться до генпрокурора и не отказывал себе в удовольствии встретиться с коллективом обреченного телеканала и все ему на пальцах объяснить. А если играл желваками, требуя прекратить истерику, то это уже становилось событием для экспертного сообщества и добрые люди гадали: а что у них там не срослось с Ходорковским?
Добрые люди склонялись к мысли, что в Чечне надо наводить порядок, что долги надо отдавать и налоги платить – и тогда все у нас будет хорошо. Добрые люди еще ничего не знали ни про войну с Украиной, ни про холодную войну, ни про радиоактивный пепел, и их обязательно надо понять и простить, добрых людей. Они не черта не знали и ни о чем не догадывались.
Сегодня ситуация коренным образом поменялась, оттого и вердикт Донецкого горсуда, прилежно списанный из обвинительного заключения, вызывает совершенно иные оценки. Все вообще роковым образом изменилось, включая Андрея Бабицкого, чей путь («схвачена-отпущена-нарушила режим») почти буквально повторила Надежда Савченко. Бывший журналист «Радио Свобода» ныне героически сражается пером с фашистской хунтой, а летчицу помимо прочего осудили еще и за «незаконное пересечение границы». И не надо спрашивать, зачем она, совершив преступления, которые ей диктовала «ненависть по отношению к социальной группе жителей Луганской области, а также русскоязычным людям в целом», побрела в Россию, – это все пустые вопросы.
Просто надо было, чтобы концы абсолютно не сходились с концами, иначе какой же это террор? Все в приговоре, зачитанном судьей Степаненко, на свой лад ясно и закономерно, а постигать следует иное. Как в этой России собираются торговать заложниками.
Быть может, верны слухи, что Путин желает обменять Савченко на Виктора Бута, осужденного в США за намерение осуществить незаконную торговлю оружием и поддержку терроризма. Кстати, это был бы логичный ход, ибо террористы тоже иногда своих не бросают, а хватают невиновных, чтобы обменять их на подельников, сидящих в тюрьме. Непонятно лишь, сочтут ли такой обмен равноценным американские власти, которые, подобно многим другим, обычно отказываются вести переговоры с похитителями. Но если бы Барак Обама вдруг заинтересовался моим мнением, то я бы от всей души порекомендовал ему одобрить эту сделку. В конце концов указанный Бут уже отбыл свою восьмерочку из положенных 25, и если исправление его было невозможно без изоляции от общества, как учит нас судья Степаненко, то можно допустить, что он исправился.
С другой стороны, сама похищенная и приговоренная не собирается ни подавать апелляцию, ни ждать милостей от тюремщиков, чем заметно отличается от других заложников и политзеков. Она назначает сроки Путину, намереваясь уже через две недели начать сухую голодовку. А это сильно осложняет задачу для всех, начиная с похитителей. Вообще террористам в данном случае не позавидуешь, даже если они полны решимости в течение ближайших 20 лет подвергать осужденную насильственному кормлению. Игра продолжается, но российские власти, которые до сих пор игнорируют предельно жесткие заявления американских и европейских политиков, требующих немедленного освобождения Савченко, рискуют заиграться.
По примеру, скажем, Каддафи, который в диалоге с мировым сообществом эффективно, как ему казалось, использовал средства террора. Отчасти по схожей методике. Когда затевал суд против болгарских медсестер и врача-палестинца, якобы заразивших СПИДом ливийских детей, и приговаривал заложников к расстрелу, и после, получив крупный выкуп, отправлял их домой. Он тоже тогда праздновал победу, упиваясь своей безнаказанностью и досыта поиздевавшись над Европой, над Америкой, над палестинскими братьями. Однако примерно в те же дни политический и человеческий его портрет обрел завершенность, и вскоре международные санкции и тотальная изоляция увенчались крушением режима. В итоге методика оказалась неэффективной, о чем сегодня вспоминается с тяжелым чувством. Больно как-то и за Ливию, и за ее заложников, и в целом за ливийский народ.