Сделка с Ираном повлечет за собой не меньшие потрясения в регионе, чем вторжения США в Афганистан и Ирак.
Об этом пишет Томас Фридман, американский журналист, трёхкратный лауреат Пулитцеровской премии.
Я помню, как после Войны Судного дня в 1973 году (военный конфликт между коалицией арабских стран и Израилем, длившийся 18 дней – НВ) увидел мультфильм, в котором египетский президент Анвар Садат был изображен валяющимся на спине посреди боксерского ринга. Израильский премьер Голда Меир в боксерских перчатках возвышалась над ним, но Садат при этом говорил Меир что-то в духе: «Я хочу трофей, я хочу призовые деньги, я хочу чемпионский пояс».
В последнее время, слушая, как Верховный лидер Ирана, аятолла Али Хаменеи, читает нотации США и их пяти могущественным партнерам о своих условиях заключения сделки, которая ограничит ядерную программу Ирана на 10-15 лет взамен на снятие санкций, я постоянно вспоминаю об этом мультфильме. В черновом тексте сделки Хаменеи умудрился сохранить основную ядерную инфраструктуру Ирана, хоть и в ограниченных количествах, и многократно настаивал, что Иран не позволит проведения международных инспекций военных объектов, подозреваемых в осуществлении скрытых ядерных программ.
По-прежнему непонятно, удастся ли преодолеть последние препятствия, мешающие заключению сделки. Но меня поражает, как иранцы без каких-либо партнеров и со слабыми картами умудрились сыграть против США, России, Китая, Франции, Германии и Великобритании.
Если мне когда-нибудь понадобится продать дом, я определенно найму в качестве риэлтора Али Хаменеи. Слушая его, никогда не подумаешь, что это Иран теряет сотни миллиардов долларов из-за санкций, десятки миллионов из-за падения цен на нефть и тратит миллиарды на поддержку режима Башара Асада в Сирии. И что народом, отчаянно жаждущим снятия санкций, руководит Али Хаменени, а не Джон Керри.
Тем не менее, в прошлом году каждый раз, когда находилось какое-нибудь препятствие – к примеру, должен ли Иран вывезти из страны весь обогащенный уран – возникало впечатление, что именно нашей стороне приходилось подстраиваться под нужды Ирана. Я хотел бы, чтобы мы хоть раз хлопнули дверью. Подавая противнику сигнал, что ты не готов отказаться от сделки – встать и уйти – означает поставить себя на один уровень с ним и получить лучшую из худших сделок, которой можно добиться ненасильственными методами.
Дипломатические переговоры всегда отражают баланс сил, отмечает специалист по внешней политике Университета Джона Хопкинса Майкл Мендельбаум в своей статье для The American Interest. «На этих переговорах позиция США намного сильнее, чем Ирана, тем не менее, именно США шли на серьезные уступки. Начав с того, что Тегеран должен отказаться от всех заводов, подозреваемых в обогащении урана и прекратить все действия в атомной сфере, связанные с возможным созданием бомбы, закончило правительство Обамы тем, что, фактически, позволило Ирану сохранить все эти заводы».
Как так получилось? «Частично это может быть связано с тем, что сам Барак Обама искренне верит в трансформационную силу мировой экономики. Но, очевидно, несмотря на значительный перевес в силе, США не готовы полноценно использовать свою силу, и Иран это знает», – добавляет Мендельбаум.
Прежде, чем называть Обаму слабаком, вспомните, что у Джорджа Буша-младшего было восемь лет на разрешение этого конфликта – военным путем или при помощи жесткой дипломатии – и он эти восемь лет проморгал.
Но мы все еще можем получить лучшую из худших сделок, которая, хоть и не заставит Иран демонтировать всю инфраструктуру по обогащению урана, на 10-15 лет заморозит ее, чтобы Иран не мог оперативно создать ядерную бомбу? Сделку, которая позволит нам наблюдать за ее соблюдением и даст международным инспекторам своевременный доступ на любой иранский объект, на который падет подозрение? Который на десятилетие лишит Ирана возможности значительно увеличить обогатительные мощности?
Да. Договоренность, которая соответствовала бы этим требованиям, еще возможна. Это позволит президенту сказать скептичным Конгрессу и Израилю, что он получил лучшую из возможных сделок, которая даст нам время на трансформацию Ирана и предотвратит войну, последствия которой никто не может предсказать.
И все же необходима осторожность: эта сделка может повлечь за собой не меньшие потрясения на Ближнем Востоке, чем вторжения США в Афганистан и Ирак. Обе эти кампании отличались тем, что мы были совершенно не готовы к их последствиям.
Нынешний арабский мир почти не имеет геополитического веса: Египет ослаблен, Саудовская Аравия не умеет распространять свою власть, а Ирака, по сути, больше нет. Иран, освобожденный от санкций и получивший более $100 млрд финансовых вливаний, станет гораздо могущественнее, чем все его арабские соседи, вместе взятые.
Таким образом, США нужно принять участие в достижении компромисса между арабами-суннитами и шиитами, а также уменьшить враждебность Ирана по отношению к Израилю. Если мы не сможем помочь разрешить эти конфликты, даже лучшая из худших сделок может стать началом более широкой региональной войны.