Теперь окончательный развод с Украиной и кризис в отношениях с Западом ознаменовали начало совершенно новой эпохи, в которой Россия обозначает себя как обособленное многоэтничное национальное государство на севере мегаконтинента Евразии.
Об этом пишет российский политолог, директор Московского центра Карнеги Дмитрий Тренин.
Украинский кризис обычно рассматривают на Западе как акт окончательного освобождения второй по значимости бывшей советской республики от имперской России. Важность противоположного процесса – того, что Россия наконец-то проводит границу между собой и Украиной, – часто недооценивают. И совершенно напрасно, потому что этот процесс закрывает 25-летний постимперский период в новейшей истории России, когда Москва еще продолжала надеяться каким-то образом реинтегрировать бывшие советские республики вокруг Российской Федерации.
Теперь окончательный развод с Украиной и кризис в отношениях с Западом ознаменовали начало совершенно новой эпохи, в которой Россия обозначает себя как обособленное многоэтничное национальное государство на севере мегаконтинента Евразии. В этих новых условиях другие страны бывшего СССР, не только Украина, становятся лишь географическими соседями, а не «младшими братьями» в большой патриархальной семье во главе с Москвой. Для того чтобы успешно строить отношения с этими странами, России нужно выучить уроки Украины.
Украинский кризис стал суровым испытанием для российской внешней политики. Больше двух десятилетий Россия не слишком серьезно относилась к важнейшей из бывших советских республик. Она предпочитала сводить все к решению конкретных текущих вопросов, а не строить отношения со страной в целом. Сначала все ограничивалось проблемой передачи советского ядерного оружия России, затем – разделом Черноморского флота и, наконец, транзитом российского газа в Европу. Украина как страна, со всеми ее сложностями и проблемами, оставалась за пределами внимания.
Россияне часто идеализируют историю своих отношений с Украиной, воспринимая эту страну лишь как продолжение самой России, соединенное с ней множеством вековых и вроде бы нерушимых связей в рамках «русского мира». При этом упускается из виду то, как сильно разошлись траектории развития России, Украины и Белоаруси, когда первая провела два с лишним века под монгольским игом, затем сбросила его и построила собственную империю, а остальные в это время входили в состав восточноевропейских государств и только потом были присоединены к Российской империи.
Распространенная в России позиция состоит в том, что независимость Украины – это нечто неестественное и пагубное, и добиваться ее – предательство не только российских, но и собственно украинских интересов. В этой российской логике акцент всегда ставился на то, что объединяет восточнославянские народы – общую веру, общую историю, – тогда как различиям между ними уделялось куда меньше внимания. Поэтому украинский национализм без долгих рассуждений определялся как нечто вражеское, а не как результат исторического развития.
Владимир Путин неоднократно говорил, что «русские и украинцы – один народ». Но хотя между русскими и русскоговорящими украинцами действительно может быть трудно обнаружить большие различия, эта позиция не учитывает тех украинцев, кто не хочет ни выглядеть, ни говорить как русские, а также списывает со счетов украинские элиты, из какой бы части страны они ни были, которые настаивают, что Украина – не Россия, по выражению якобы самого пророссийского второго президента Украины Леонида Кучмы.
В Москве многие восприняли украинскую оранжевую революцию 2004–2005 годов как главным образом воплощение новой политической технологии цветных революций, которую американцы используют, чтобы расширить свое геополитическое влияние в различных регионах мира. Она также расценивалась как репетиция возможной смены режима в Москве. Чисто украинские корни революции отметались как вторичные. Впоследствии неспособность лидеров оранжевой революции выполнить свои обещания вызвала в Москве лишь злорадство и самоуспокоение.
Вместо того чтобы проанализировать случившееся и начать работать с политическими, деловыми и общественными силами Украины, вплоть до регионального уровня, с целью формирования прочной базы поддержки независимой, но дружественной к России Украины, Кремль продолжил игру с коррумпированными украинскими политиками. Многие в Москве восприняли победу Виктора Януковича на президентских выборах 2010 года как реванш за прошлую неудачу и как первый шаг по реинтеграции Украины в единое экономическое, политическое и стратегическое пространство с Россией. То, что Януковича заботили только интересы его семьи и что он цинично эксплуатировал и мечтания Москвы, и надежды Европы, попросту игнорировали.
Для Владимира Путина интеграция Украины с Россией стала центральной частью его внешнеполитической программы перед выборами 2012 года. Можно даже сказать, что успех всего путинского проекта евразийской интеграции зависел от того, вступит ли Киев в экономический и политический союз с Москвой. Кремль приложил к этому большие усилия, но работал исключительно с Януковичем и его правительством. Однако ни пророссийский четвертый президент Украины, ни его союзники-олигархи ничего такого делать не хотели: они намеревались эксплуатировать и Россию, и Запад ради собственной выгоды.
Российская политика в отношении Украины перед кризисом 2013–2014 годов обычно оценивается как провальная. Действительно, Россия не смогла предотвратить свержение Януковича и выстроить хотя бы политический противовес новой власти.
Горькая ирония, однако, состоит в том, что плата за провал российской политики на украинском направлении оказалась ниже, чем совершенно недопустимая цена, которую пришлось бы заплатить, если бы эта политика увенчалась успехом. Это можно считать приговором всей украинской стратегии России.
Главная причина провала российской политики в Украине состоит в том, что Россия упорно игнорировала один неприятный для нее факт: почти вся украинская элита – будь то политическая, экономическая или культурная, западная, юго-восточная или киевская, пусть и в разной степени – проникнута духом национальной независимости, мечтой завершить вековой политический проект независимой Украины, который подразумевает отделение от России. Вплоть до 2014 года у такого проекта не было шансов быть реализованным из-за экономической, социальной и культурной привязки Украины к России, не говоря уже об их более плотной интеграции. В результате Майдана и последовавших за ним событий он появился.