На прошлой неделе российский президент Владимир Путин провел один своих ежегодных ритуалов – "прямую линию" с населением. Телемарафон, продлившийся 3 часа 40 минут, охватил все от состояния дорог в Омске (оно ужасное), до того, ругается ли глава государства матом (да, но только про себя). На этот раз это было довольно унылое зрелище – казалось, скучно и самому Путину.
Но событие, каким бы постановочным и предсказуемым оно ни было, выполняло общую функцию для публичных выступлений российского президента: усиливало миф, распространенный как внутри страны, так и на Западе, что Путин – это Россия, непререкаемый и единоличный властелин своего царства.
Но это не так. И когда мы верим этой идее, мы даем ему больше власти, чем он заслуживает, и усложняем предсказание или даже влиять на его последующие шаги.
Путин действительно является “решалой”, за которым последнее слово по всем важным политическим вопросам. Он может возвысить или уничтожить любого министра. Он может начать или прекратить войну. Тем не менее, если вы считаете, что он может и контролирует все, что Россия делает внутри и за рубежом, вы сильно заблуждаетесь относительно того, как эта страна работает на самом деле.
Во-первых, Путин правит лишь до тех пор, пока он может успокоить, сбалансировать и впечатлить зубастые и неумолимые российские элиты. И править он может только через эти элиты. Это было особо заметно во время “прямой линии”. Когда его спросили о вымогательствах, творимых чиновниками в отношении предпринимателей, он осудил его, но признал, что “таков наш менталитет, особенно когда дело касается бюрократов”.
Это распространяется и на власть Путина в регионах самой России. Отвечая на вопрос об угрозах насилия, озвученных чеченским лидером Рамзаном Кадыровым, направленных на деятелей оппозиции, он пожал плечами, сказав, что “у кавказцев горячий нрав. Так что этим людям непросто научиться работать на высоких государственных постах”.
Во время выступления Путин снова и снова фактически расписывался в своем политическом бессилии.
Конечно, он может вмешиваться в конкретных случаях. Самый первый вопрос был о плохом состоянии дорог в Омске, и местные власти пообещали отремонтировать 21 из них к 1 мая еще до того, как телемарафон завершился. Но Путин не может отремонтировать свою страну сам, улицу за улицей, и тот факт, что он прибегает к интервенциям такого рода, показывает его пределы.
В прошлом, он укрепил свою легитимность как “хорошего царя” с помощью таких вот отдельных случаев. Но после 16 лет его проявления жизнь россиян становится все труднее, и такая игра становится все более избитой, лишь подчеркивая ограниченность власти президента, или его нежелание что-либо менять, пока его не опозорят на национальном телевидении.
Эта динамика относится даже к внешней политике, традиционно являющейся прерогативой главы государства. К примеру, недавний всплеск насилия на Донбассе, вероятно, был инициировано местными боевиками, а не командой Москвы. Власть Путина имеет пределы.
Конечно, он очень сильный лидер. Дело не только в том, что Путин является президентом в гипер-президентской системе, с широким кругом полномочий, при беззубом и послушном законодательном органе, и заоблачных рейтингах и без осмысленной оппозиции. Вероятно, он опустошил все властные институты России. Тот факт, что в 2008 году он смог бы передать президентство своему премьер-министру, Дмитрию Медведеву, при этом оставшись “серым кардиналом”, а в 2012 вернувшись обратно на пост, демонстрирует немалую личную власть.
В конце концов, Путин держит в своих руках власть не потому, что является президентом – он является президентом, потому что имеет власть.
Но, как продемонстрировало его традиционное шоу, у Путина нет ответов на все вопросы – и чем больше он подчеркивает свою роль властного лидера, тем более краткосрочными и оппортунистическими становятся его инициативы.
Это приводит нас к одному важному моменту: политика Кремля может быть более близорука и произвольна, чем может показаться доверившемуся путинской мифологии. Россия не всегда работает как жестко централизованная диктатура, временами превращаясь в рынок идей, на котором олигархи, чиновники, комментаторы и лоббистские группы постоянно конкурируют между собой, пытаясь передать свои идеи Путину через прессу, аналитические центры, отчеты и личные контакты.
Теоретически это могло бы быть формой плюрализма, но на практике это система, в которой решения, захватившие внимание и воображение Путина, имеют наилучшие шансы на успех, независимо от их настоящих достоинств. Учитывая тот факт, что настоящие дискуссии вопросов политики, как правило, проходят за закрытыми дверями и в очень узком кругу самых близких соратников президента, эти решения редко подвергаются тщательному и профессиональному анализу.
В этом месяце, например, Путин неожиданно объявил о создании нового органа безопасности, Национальной гвардии, из состава охранных подразделений, ранее находившихся под контролем министерства внутренних дел. Похоже, что это было сделано без согласования с министром или его экспертами, так что теперь они ломают голову над практическими последствиями, которые явно никто не продумывал. Теперь подразделения СОБР МВД оказались в составе Национальной гвардии, и непонятно, как полиция будет запрашивать их поддержку: будет ли она каждый раз просить разрешения на вызов отрядов быстрого реагирования у гвардии, и вынуждена ли будет оплачивать их услуги?
Чем больше мы верим, что Путин “смелый стратег”, который “ведет себя как шахматный гроссмейстер, в то время как Обама путается в шашках”, тем больше власти мы даем ему и ослабляем себя.
Нам следует быть честными и реалистичными. Путину часто удается хорошо разыграть слабые карты. Но это не означает, что он всегда делает верные решения. Его украинская кампания зашла в грязный и дорогой тупик, и только исключительное везение не дало сирийской авантюре превратится в катастрофу. Но в международных отношениях репутация имеет большое значение, и мы даем Путину значительное преимущество, принимая его собственную мифологию.
Также это заставляет нас упускать признаки, указывающие на грядущие изменения российской политики и возможности повлиять на нее.
Нет никакого способа проникнуть в узкий круг приближенных Путина, в котором окончательно принимаются решения. Тем не менее, понимая импровизированные средства, с помощью которых элиты сигнализируют Путину о желаемой ими политике, мы можем наблюдать за этими более открытыми каналами и, возможно, заблаговременно узнавать о темах, которые будут в нем обсуждаться.
К примеру, план, составленный в начале 2014 года подчиненными связанного с Кремлем бизнесмена Константина Малофеева, стал, по сути, проектом войны на Донбассе. А высказанный Москвой в феврале укор в адрес Башара Асада, заговорившего о продолжении военных действий до полной победы в Сирии, как оказалось, стал предвестником частичного вывода российских войск в марте.
Анализ всех этих мелких подсказок, всех явных и скрытых попыток лоббирования в Кремле – непростая работа. Не удивительно, что многие предпочитают сосредоточиться на Путине и демонстрируемом им образе единоличного хозяина российской политики.
Раньше, во времена СССР, на Западе были целые армии ученых и аналитиков, занятых “кремлинологией” – загадочным искусством, стремящимся предсказать изменения в советской политике по таким деталям, как порядок, в котором чиновники сидели на парадах, и намеки между строк редакционных заметок в “Правде”. Сегодня ряды таких специалистов поредели, поэтому мы в удивлении смотрим на очередную фотографию с мачо Путиным, и упуская шанс понять политику за его позерством.