Меня позабавила дискуссия, разгоревшаяся в российских СМИ, - к ней даже подключились некоторые международные журналистские организации - относительно украинского решения не допускать в страну группу высокопоставленных пропагандистов.
Один из них возмутился настолько, что вспомнил привычный набор штампов о любви к Украине, сохраненной на фоне бесчинств тамошней фашистской диктатуры. Другой недоволен тем, что кто-то позволяет себе использовать этот набор штампов на втором году войны с “хунтой”, – так и случилась дискуссия между классиками.
Если серьезно, я готов согласиться с теми, кто убеждает меня, что Павел Гусев – это не Киселев или Соловьев. Конечно, так. Киселев и Соловьев занимаются пропагандой войны и больше ничем, это их основная позорная профессия. Гусев позволяет себе рядом с текстами, пропагандирующими войну и ненависть, ставить и другие материалы, не столь оголтелые, а местами даже вполне вменяемые. Но пропаганда войны от этого пропагандой войны быть не перестает. Более того, размещаемая рядом с реалистичными текстами, пропаганда войны внезапно превращается в “точку зрения”, в то, что может быть приемлемо в приличном обществе.
От Киселева и Соловьева, от каналов Добродеева и Эрнста не ждешь ничего кроме лжи и смерти, люди, которые работают внутри всего этого кошмара, давно уже потеряли человеческий облик, выглядят форменными упырями даже на экране – и воспринимать их всерьез может только человек с разрушенной психикой. Но когда миазмы киселевщины и соловьевщины, когда грязное петитолстовство соседствует с текстом, написанным живым человеком, это убивает и сам этот текст, и его автора, и его читателя. Нельзя печататься рядом с пропагандой войны. Нельзя выдавать столкновение пропаганды войны с точкой зрения за дискуссию и свободу слова. Это ложь.
Пропаганда вообще не журналистика. Это прямой подлог, “распятый мальчик” на дереве вместо обычной фотографии осеннего пейзажа. Но пропаганда войны – это уже не просто подлог. Это прямое преступление, обычное убийство. И каждый, кто в России этой пропагандой занимается, – от наглых теленачальников и лощеных раздобревших ведущих до последних замызганных репортеришек “Лайфньюса” – прямо причастен к каждой смерти в Донбассе, каждому материнскому горю, каждой оторванной руке и ноге, каждой исковерканной жизни.
И если этого не понимают “полезные идиоты” из каких-нибудь международных журналистских организаций, то тем хуже для самих этих организаций и их начальства. В конце концов, им не впервой защищать преступников и выдавать пропаганду за журналистику только потому, что пропаганда так себя назвала, – а потом каяться. Есть даже такая чудная короткометражка – о журналистке, снимающей убийство ребенка бандитом, а потом получающей приз за лучшую фотографию. Ну и она, конечно, плачет, фуа-гра в горло не лезет бедной… Если это журналистика, то тогда я точно не журналист.
Запрет группе негодяев ездить в Украину – это никакое не наказание. Это просто индекс брезгливости. Наказание будет потом, когда режим рухнет и запачкавшихся кровью заменят новыми, честными и ничего не знавшими. Останется разве что Познер, который будет по своему дешевому обыкновению делать театральные паузы и разводить руками, чтобы мы убедились – он все понимал, но ничего не мог, хотя и старался. Гусев, наверное, тоже останется – разгонит редакцию, оставит пару-тройку вменяемых, заменит пропаганду войны текстами из серии “мыженезналинооченьхотели”. Ему не впервой. Еще и в Киев приедет – учить аборигенов жизни и столичным стандартам в журналистике. Соловьев сопьется, Киселев разобьется, Кулистиков вернется. Ну вы поняли – перестройка, путинкапут, украинапрости.
Но ни одного убитого вашими пулями, вашими статьями, вашими телепрограммами, вашими радиопередачами все это позднее раскаяние и изгнание мерзавцев из эфира к жизни уже не возвратит. Не превратит протез в ногу. Не заменит выколотые глаза и отрезанные уши. Не превратит фотографию в комнате матери в живого сына – молодого, здорового, мечтавшего жить, а не держать линию соприкосновения, чтобы не пропустить упырей дальше. Вот сейчас, пока вы читаете этот текст, ваши соотечественники, насмотревшиеся Киселева и уверовавшие в Путина, убили еще одного. Все хорошо?
Павел Николаевич, смерть – это не точка зрения.