Парад Красной армии в честь освобождения Европы от фашистов прошел с Красной армией, но без освобожденных европейцев. И только все воочию увидели новый восточный вектор российской политики улыбающимся и машущим с гостевой трибуны, как приехала ожидаемая Меркель, и сразу за ней нежданный Джон Керри.
Об этом пишет российский журналист Александр Баунов.
Джон Керри, госсекретарь США, последний раз был в России два года назад. Он самый высокопоставленный американец, который приехал в Россию с начала украинских событий. Мимолетные рукопожатия с Обамой на нормандском газоне и брисбенском фуршете, с помощью которых нам пытались доказать, что все в порядке и с нами здороваются, не идут ни в какое сравнение с нынешним четырехчасовым разговором, в котором “подробно обсудили” не только Украину, но и Сирию, Иран, Ливию и даже Йемен.
Сперва с Керри долго разговаривал Лавров и по итогам беседы подарил ему футболку с символикой Дня Победы – намек на пропущенное совместное торжество – и помидоры с картошкой: не зря Колумб съездил в Америку, теперь нам есть чем ответить на европейские санкции. Керри неожиданно щедро высказался и про них, сам, никто не выпытывал: “Если и когда Минское соглашение будет исполнено, европейские и американские санкции можно начать сворачивать”.
Обратный отсчет
Один из американцев, отвечающих в Вашингтоне за отношения с Россией, сказал мне на праздничной неделе: в скором времени вы увидите перемены. Перемены прибыли специальным рейсом в Сочи в 10:40 по Москве.
Американцы, с которыми случилось общаться, говорили примерно следующее: контакты почти полностью прекратились с весны прошлого года, и это их очень беспокоит. (“Прекратились, но по чьей инициативе”, – саркастически комментируют российские дипломаты.) Только Керри разговаривал с Лавровым по телефону, а теперь приехал. Зачем?
В Америке остро чувствуют, что надо попробовать выйти из тупика. Президент Обама задумывается о месте в истории, как и президент Путин: Путин покамест нашел ответ в печальной Тавриде, а Обама получил в начале правления премию мира, разморозил отношения с Ираном и Кубой и не хочет уходить, оставив после себя новую холодную войну со старым противником, Россией. Получится, что президент надежды и будущего отправил страну в прошлое. Тем более что эту холодную войну, весьма вероятно, придется размораживать его коллеге Хиллари Клинтон, а она уже нажимала кнопку “перезагрузка” и второй раз торжественно проделывать то же самое не будет.
У Обамы мало времени. Еще полгода, и американская внешняя политика начнет определяться не практическими соображениями, а избирательной кампанией. Во время избирательной кампании нельзя показаться слабее своих соперников. Важно будет не то, что кажется правильным Обаме, а что нужно, чтобы его однопартийцы победили на выборах.
А нужно понятно что. В США нет сплоченного русского избирателя: в отличие от греческой, польской, армянской русскоязычная диаспора здесь разрозненна и не настроена патриотично (обычное свойство большого народа). Это значит, нет никаких внутриполитических причин говорить о России хорошее или делать ей жесты навстречу. Есть причины вести себя ровно наоборот. Россия – традиционный противник, старое зло, подтвердившее свою репутацию новыми делами. Выступая против России, ты борешься за добро автоматически, так было до Украины, а сейчас тем более.
Но у Путина другие часы, стрелка Путина кружится медленно, Обамы быстро; Обама уходит, Путин остается. Иногда кажется, что он просто хочет пересидеть американского президента, с которым у него не сложились личные отношения: многих ведь уже пересидел. Американцы предупреждают: с Хиллари будет труднее, с республиканцами тем более. Обама сейчас главный человек, на котором держится решение не поставлять оружие на Украину. Но наших это не пугает. В личном кодексе Путина честный враг лучше маскирующегося. Когда с Путиным в личном разговоре пытаются говорить о политике на языке ценностей при помощи высоких понятий, как это часто делает Обама, он злится, считает это завесой, обманом, за которым расширение западной зоны влияния и спецоперации по смене режимов, включая его собственный. Лучше прямой циничный разговор. По-настоящему ужасный Гудвин лучше изумрудного. Керри мог попробовать убедить Путина воспользоваться оставшимся временем.
Детектор лжет
Другая, самая практическая задача для Керри – понять, будет ли продолжаться мир на востоке Украины, или будет летнее наступление, о котором многие с тревогой спрашивают. Ополченцы ведь все время говорят, что нынешней линией перемирия недовольны. Если они будут пытаться наступать, а Россия их поддерживать, тут не до возобновления отношений, тут речь пойдет о новых санкциях хуже прежних.Вот в день приезда Керри вдруг опять сообщают о боях в Донбассе.
Путина нынешняя линия перемирия скорее устраивает. Он готов по разным причинам не идти дальше: что ему добавит еще один город или село, донецкий Мариуполь или луганское Счастье? Зато они нужны ополченцам, а Путин не может дать им проиграть. Если они вопреки соображениям российских политических стратегов ввяжутся в войну и начнут отступать, Россия вмешается. И она вмешается, если сами украинцы вдруг по каким-то причинам пойдут отвоевывать Донбасс. Это понимают в Европе и Америке и повторяют, что у проблемы Донбасса для Украины нет силового решения. Из Сочи Керри предупредил украинцев: не думайте отбивать что-либо силой. Несомненно, среди прочего Керри приезжал убедиться, что мир со стороны России – это серьезно, иначе попытка возобновить отношения будет нелепой и неуместной.
Другой вопрос, на который ждут ответа, например, на Совете министров иностранных дел НАТО, куда Керри улетел из Сочи: Украина – это особый случай или возможны и другие похожие случаи? В Америке очень беспокоятся о странах Балтии. На первый взгляд непонятно, почему, ведь это члены ЕС и НАТО, и, как перефразировал “Теркина” генерал Райан на встрече в Московском Карнеги, Крым – это еще малый сабантуй, Украина – это средний сабантуй, а Прибалтика – это был бы большой сабантуй. И он же с удивлением цитировал своих российских коллег, которые говорили ему, что “условия, которые есть на Украине, частично существуют и в Прибалтике”. А тут еще Путин, как написали в газетах, “оправдывал пакт Молотова – Риббентропа”. То есть объяснял его логику.
А эта логика напоминает сегодняшнюю логику Путина. То, что другим казалось наступлением СССР, Сталину казалось обороной. Примерно так же думает о своих действиях на Украине Путин. Такая у России своеобразная концепция национальной безопасности: как написал недавно Строуб Тэлбот, бывший многолетний замгоссекратаря, Россия обретает чувство собственной безопасности, только когда ее соседи это чувство теряют.
Эта концепция порождена разрушительными нашествиями на Россию с Запада, но не доказана на практике. Неизвестно, участвовала бы Финляндия в войне и блокировала бы Ленинград с севера, если бы за год до этого СССР не попытался обеспечить безопасность за ее счет. Или представим себе, что Сталин попробовал бы перед войной улучшить безопасность СССР на юге за счет территорий Турции – осталась бы Турция нейтральной?
Большинству в мире кажется, что Россия на Украине наступает, но ему и многим в России, что защищается. Путин политик скорее консервативный, не с наступательным, а с оборонительным типом действий. И тут более-менее понятно, почему Украина оказалась под угрозой, а Прибалтика нет. На Украине Путин защищает свое, с его точки зрения, еще не потерянное. Это оборонительная операция. А Прибалтика уже потеряна, там пришлось бы наступать и брать чужое.
Наконец, Керри надо было понять, можно ли Путину верить, готов ли он разговаривать честно. Без этого невозможно двигаться дальше, к встрече на высшем уровне. На Западе все ошарашены тем, что он не только нарушил главное правило системы безопасности, сложившееся после войны (той самой, которую он так высоко ценит): не присоединять земли силой, не требовать воссоединения народов в одних границах, – но и тем, что он использовал формулировки собственной пропаганды даже в доверительных контактах на высоком уровне. То есть пытался обманывать коллег.
Сам он наверняка считает это ответом на недостаточную открытость своих собеседников. Путин не любит, когда вместо честного циничного разговора с ним начинают говорить высоким слогом. Но и западные политики очень не любят, когда вместо честного разговора они слышат то, что им говорят про “Боинг” и российскую военную помощь востоку Украины. Хотя, с другой стороны, что тут на его месте скажешь.
Кроме того, западные дипломаты и специалисты наблюдают, как российская пропаганда врет своему населению и ведет атаку на Запад и на собственных граждан. Их это беспокоит: нельзя всерьез восстанавливать отношения с тем кого бранишь на весь трамвай. В день визита Керри по госканалам опять поименно называли врагов, которые что-то не так написали про празднование Дня Победы. У нас это, разумеется, считают ответом на западную информационную войну.
Нарушены правила безопасности поведения и приличия. Многим в России кажется, что они нарушены в ответ: диктатором объявлен нормально избранный президент, пусть неспособный и вороватый, но не досидевший и одного срока. Компромисс, подписанный западными политиками, через несколько часов выброшен за ненадобностью даже без подобающих случаю оговорок, когда выяснилось, что “свои” из оппозиции побеждают. Был компромисс, и нету, бежал в женском платье – ну и отлично. В России это поняли так: соглашений нет, правил нет, делаем что хотим. Теперь, когда речь идет о возобновлении контактов, нужно придумать, как сделать так, чтобы правила снова были, с соглашениями считались, а врать в доверительной беседе было неприлично.
Уважать и не бояться
Есть крайний восточноевропейский взгляд на мир, для которого новая холодная война с Россией – естественная и даже желательная вещь: чем более изолирована Россия, тем безопаснее остальные. Но в американском политическом руководстве пока еще думают иначе. Однако пытаясь развернуться от новой холодной войны, Западу придется разрешить вот какую задачу: как сделать так, чтобы Путин не воспринял такой разворот как награду за плохое поведение.
Ведь один из главных мотивов внешней политики России: хотим, чтобы нас воспринимали всерьез. В России и руководство, и население неожиданно остро пережили падение своей значимости. Как сказал один американский дипломат: в девяностые Россия перестала быть приоритетом для США, потому что перестала быть угрозой. И это вроде бы хорошо. Но в России почувствовали, что стали страной, которую, если она не согласна, можно не переубеждать, а не замечать, и сделали вывод: чтобы вернуть значимость, надо снова стать угрозой. Ну вот задача западной дипломатии – убедить Россию, что можно быть важной, не будучи угрозой. Но это дело не одного визита, а целой внешней политики.