"Украина неслучившихся ожиданий" у каждого своя. Порой это объединяет самые разные группы.
Например, российские имперцы и либералы едины в своих попытках выставить Киеву счет. Надежды первых страна не оправдала бегством из общего цивилизационного. Надежды вторых – тем, что не стала либеральным порто-франко. И потому интонация поучений с другой стороны границы до боли похожа: она напоминает сетования родителей, которые видели ребенка шахматистом, а он возьми и пойди на рисование.
Запрет соцсетей или визовое отгораживание вызывают одинаковые волны критики. Мол, вместо того, чтобы строить либеральный “ноев ковчег” без эллина и иудея Киев впадает в ересь запретительства. А где же остров свободы? Где реформы? Где, наконец, империализм сердца, способный вдохнуть жизнь в постсоветское пространство? Но либеральные критики из РФ не понимают одного: именно сейчас Украина занимается ежедневной экспансией. Самой себя внутри себя.
Здесь так заведено
Потому что вся история Украины – это конкуренция двух проектов: Малороссии и, собственно, Украины. Поначалу, главным конкурентом имперскому было этническое. Преимущественно этнический национализм сражался с большевиками и коммунистами, партизанил в лесах и писал книги в эмиграции. И лишь в последние годы на смену этническому проекту Украины пришел проект политический. Тот самый, который не про кровь и почву, а ценности.
Майдан звучал разными языками и окончаниями фамилий. В добробаты и волонтеры уходили люди, которым не пели в детстве колыбельные на украинском. И это все рождало у многих ощущение чуда: когда вся страна за одну ночь превращается из имперской гусеницы в либерально-идейную бабочку. Социальные лифты открылись, окна возможностей распахнулись, слова обрели вес, а политическая нация родиласьНо первое впечатление обманчиво. Потому что общество как океан: любые штормы затрагивают верхние пятнадцать метров. Все что ниже – остается незыблемым даже в эпоху цунами. Волны мобилизации создали социальные шурфы, пробивавшие толщу повседневной инерции – в каждом регионе появились волонтеры и ветераны, активисты и неравнодушные. Но вокруг них продолжают плавать те, кто не настроен меняться. Те, кто сосредоточен на ценностях повседневного выживания. Те, для кого холодильник важнее флага.
И в этот момент новорожденной Украине пришлось решать вторую задачу. Которая, быть может, не менее амбициозна, чем сопротивление агрессору. А именно – ассимиляция равнодушных.
Боже, храни полярников
Равнодушные не выходят на Майдан. Не идут в волонтеры. Не живут будущим. Они ценят инерцию и привычку, не готовы меняться и менять. Они воспринимают себя как норму, а потому твердят, что “все одинаковые”. Взаимное недоверие раздробило их и оно же – объединило. Все, что лежит за границами их персональных квадратных метров, – “чужое”. Для них не существует коллективного блага, а если оно появляется рядом – стараются поскорее приватизировать.
Для них вся нынешняя война – это сражение двух внешних игроков. Один из которых более-менее знаком по советскому прошлому. Вертикаль, на которую можно облокотиться. Начальник, которому видней. Патернализм, избавляющий от ответственности. “Удвой им выдачу спирта и оставь их как они есть” – чем не формула для повседневного быта, в котором слишком много насущного, чтобы думать о перспективном?
А второй проект хочет ломать старое и привычное. Говорит о сложном и странном. Требует ответственности и вовлеченности. Заставляет выходить из зоны комфорта и отвергает ностальгию. Этот новый проект хочет от них усилий, от которых они отвыкли и к которым не готовы. Критикует их настоящее и прошлое. Ставит диагнозы и настаивает на лечении. Вдобавок, вторгается в сферу интимно-личного, расширяя ареал государственного языка и убирая символы прошлого.Первый проект – это Малороссия. Второй – это Украина. Проводником первого выступает Москва. Проводником второго – та часть украинского общества, которая вот уже третий год бьется над тем, чтобы приватизировать государство.
Эволюция в прямом эфире
Битва за равнодушных не стихает вот уже три года. Новая Украина, рожденная на Майдане, ведет экспансию на новые территории. В моногорода и промышленные центры. Пытается переделывать вертикали в горизонтали. Отучает от веры в волшебных щук и перемены на блюдце. Заставляет выходить из зоны комфорта и рассуждает о причинно-следственных связях. Вдобавок ей приходится сражаться со старыми элитами, который пытаются миксовать новую риторику со старыми схемами. И которые меньше всего хотят уступать насиженные места тем, кто карабкается на вершину социальной пирамиды.
Главный соперник новой Украины – это инерция. Мышления и поступков. Образа жизни и кругозора. А потому главная дискуссия идет между “отстаньте от нас” и “жить по-старому нельзя”. Вдобавок на поле социального миссионерства остается и Кремль, который точно так же готов сражаться за право погрузить Украину в анабиоз. Но если в прежние годы он пытался наступать, то теперь вынужден обороняться. И потолок его амбиций – сохранить остатки “идейной малороссии”.
На наших глазах разворачивается, быть может, самый амбициозный проект постсоветского пространства. Те, кто рассуждают о промедлении с реформами, просто недооценивают масштаб задач. Бороться приходится с верхами, которые не могут, и низами, которые не хотят. По другую сторону баррикад – столетия привычек. Тонны недоверия. Сотни метров инертности, которые пронизывают украинское море от поверхности до самого дна.
По сути, Украине приходится за годы проходить путь, на который у других стран уходили десятилетия. Закладывать новый социальный стандарт. Договариваться о норме. Локализовывать враждебных и ассимилировать нейтральных. Глупо упрекать Киев в том, что он не стал миссионером “вовне” – потому что ему все это время приходится быть миссионером “внутри”. Страна поделилась на тех, кто делает новое, тех, кто хочет сохранения старого, и тех, кому все равно. Хорошая иллюстрация того, что кто-то катит этот мир, а кто-то бежит рядом и кричит “куда же катится этот мир”.
Свою сторону каждый выбирает сам.