Интересно, что мы будем иметь в сухом остатке, когда из Сирии, как и из Афганистана, придется убираться восвояси.
Пишет Евгений Киселев, журналист.
В ближайшем номере журнала New Times должна появиться моя статья о том, что общего и что различного между началом российского военного вмешательства в Сирии и событием 36-летней давности – вводом советских войск в Афганистан, свидетелем которого я был когда-то, служа в Кабуле военным переводчиком. Когда я писал эту статью, то вспомнил другую, тоже написанную для этого журнала – и тоже по мотивам моих афганских воспоминаний.
Это было 15 февраля 2014 года, можно сказать, в другую историческую эпоху, когда в Сочи еще шла Олимпиада, в Киеве еще не свергли Януковича, а Крым еще был «не наш», когда отмечалось 25-летие вывода советских войск из Афганистана. Перечитав ту рукопись, я подумал, что ее стоит еще раз опубликовать — в этом блоге. В журнале она тогда вышла в сокращенном виде, я же привожу ее ниже целиком.
Поводом для той статьи, помимо круглой даты, стало призыв единоросса Франца Клинцевича пересмотреть политическую оценку войны, которую Советский Союз вел в Афганистане. Речь шла о постановлении II съезда народных депутатов СССР, принятом 24 декабря 1989 года, в десятую годовщину вторжения. В оценочной части того постановления, по сути, была всего одна фраза: «Съезд Народных депутатов СССР считает, что это решение (о вводе советских войск в Афганистан) заслуживает морального и политического осуждения».
Вот что я написал тогда – уж извините, букв много:
«На что же, скажите на милость, надо поменять слово „осуждение“? Одобрение? Прощение? Понимание? Забвение? Восхищение, наконец? Последнее, увы, было бы вполне в духе времени.
На самом деле, ввод советских войск в Афганистан невозможно вырвать из контекста советской политики по отношению к этой стране и всех предшествовавших ему событий.
Напомню: в апреле 1978 года к власти в Кабуле в результате военного переворота пришла левая, с налетом авантюризма, Народно-демократическая партия Афганистана, пользовавшаяся весьма незначительной поддержкой в обществе. Зато для КПСС идеологически весьма близкая, можно сказать, почти родная. Впрочем, если правду сказать, переворот застал Москву врасплох – я тогда, весной 78-го, будучи еще студентом Института стран Азии и Африки при МГУ, проходил преддипломную практику в соседнем Иране, работал там переводчиком языка фарси. Я очень хорошо помню, как были обескуражены наши дипломаты в Тегеране неожиданными новостями из Кабула.
Но то была приятная неожиданность. Вскоре в Москве на смену изумлению пришла эйфория: вот это удача! Новое без пяти минут социалистическое государство, чуть ли не будущая шестнадцатая республика СССР – в самом сердце Среднего Востока, рядом с Ираном (это тогда еще был оплот американского влияния в регионе, никто не предполагал, что шахский режим рухнет меньше, чем через год). Рукой подать до Индийского океана, скоро — как гораздо позже озвучит эту потаенную мечту всех отечественных империалистов Владимир Жириновский — наши солдаты будут в нем сапоги мыть. Упустить такой шанс нельзя!
И потекла широкой рекой в Афганистан советская помощь, полетели из Москвы в Кабул спецрейсы, набитые всеми мыслимыми и немыслимыми советниками: партийными, советскими, комсомольскими, профсоюзными, милицейскими, специалистами по созданию женских и даже — вы будете долго смеяться — пионерских организаций. Счет им шел на десятки тысяч. Их силы были брошены на строительство в Афганистане — ударными темпами! — нового политического режима — по точному образу и подобию СССР.
Напомню: Афганистан тогда, как, впрочем, и сейчас, был одной из самых бедных и отсталых стран мира, одной ногой еще стоявшей в феодализме, в значительной степени сохранившей родно-племенную структуру общества. Наконец, что едва ли не самое важное, ортодоксальной мусульманской страной.
Ждать, когда народ этой страны восстанет против строительства социализма, долго не пришлось. К весне 1979 в Афганистане уже полыхала гражданская война. Москве стало ясно, что без крупномасштабной военной помощи зашатавшемуся кабульскому режиму не обойтись. И тогда в Афганистан хлынули еще и тысячи военных советников.
Советникам нужны были переводчики. Так, летом 1979 года автор этих строк тоже отправился в Кабул. Как и все мои товарищи-выпускники того года и последующих десяти годов. Некоторые оттуда не вернулись. Их имена – на скорбной доске в холле нашей альма-матер.
Помню огромный зал в стильном старом здании министерства обороны на Гоголевском бульваре, где находилась знаменитая „Десятка“ — 10 управление Генштаба, ведавшее миссиями советских военных советников по всему миру, где нам устраивали предотъездный инструктаж. Зал был буквально до отказа забит офицерами — кто-то в штатском (срочно отозвали из отпусков прямо в Москву, не успели заехать домой переодеться), кто-то в форме: танкисты, артиллеристы, летчики, связисты, саперы и, конечно же, политработники. Советский советник, как мне вскоре предстояло обнаружить, поначалу полагался даже замполиту батальона.
Афганская армия тоже перестраивалась по советским лекалам – даже без тени сомнения в том, что это правильно. В кабульском военном училище советские преподаватели читали афганским курсантам — в основном полуграмотным деревенским парням – научный социализм, политэкономию, философию. Разумеется, марксистскую, хотя это слово тщательно избегалось. Мне довелось переводить эти лекции. Поверьте, это было просто-таки изощренной лингвистической пыткой – адекватного перевода множества слов и понятий, вроде какой-нибудь „партийности“, „демократического централизма“ или „товарищеской самокритики“ в афганском диалекте языка фарси просто не существовало.
Идиотизм был на каждом шагу. Летом 79-го, прилетев в Кабул, мы с изумлением обнаружили, что главное, над чем трудятся наши советники всех мастей, не покладая рук, в охваченном гражданской войной Афганистане — это проект нового Основного закона страны. Опять-таки, в виде кальки с нашей Конституции, „брежневской“, образца 1977 года.
Тогда в Кабуле по рукам ходил местный „самиздат“ — остроумная пародия, озаглавленная „Как Владимир Маяковский написал бы стихотворный отчет о командировке в Афганистан“. Жаль, весь текст у меня не сохранился, цитирую отрывок по памяти:
Света нету. С водой плохо.
Ходим убогие и мыслью куцые.
Но помни, товарищ! Стране этой
Нужна сейчас позарез Конституция!
Разворачивай политработу!
В красный уголок гони солдата!
Не важно, что после скажет кто-то:
Мол, столько-то убито и в тюрьмы взято…
Что нам мелочи – „эхван“ да „Парчам“?!
Сплошной ненужный либерализм.
Впервые в истории палачам
Поможем построить социализм!
С последним утверждением, конечно, сегодня можно успешно поспорить, но не о том сейчас речь. Крамольный стишок мне прочитал один с виду скромный и незаметный сотрудник нашего посольства, как он сам представился, временно туда прикомандированный. Я привез ему из Москвы посылку от общих знакомых с недоступными в далеких афганских краях московскими деликатесами: бутылкой „Столичной“, батоном копченой колбасы и буханкой черного хлеба. За этой самой бутылкой и закуской мой новый знакомый пояснил, что „эхван“ — это самоназвание „братьев-мусульман“, ведущих борьбу не на жизнь, а на смерть с новым просоветским режимом, а „Парчам“ — имя одной из двух фракций внутри правящей партии, НДПА, лидер которой, некто Бабрак Кармаль, вскоре после революции попал в опалу и был изгнан из страны, прямо как когда-то Троцкий из СССР, а сама фракция была поставлена вне закона.
Мы разговорились. У меня были основания предполагать, что мой собеседник служит не в МИДе, а по другому ведомству, хотя этот невысокий лысоватый человек в толстых-претолстых очках был внешне похож вовсе не на Штирлица, а скорее на профессора Плейшнера, но он совершенно обезоруживал меня обаянием интеллекта. Весьма убедительно, жонглируя цифрами и фактами, демонстрируя незаурядные познания об Афганистане, он живописал, что в действительности происходит в стране и как на самом деле все плохо. Стихи были в качестве иллюстрации.
Под конец разговора, хитро взглянув на меня из-под очков своими близорукими глазами, он сказал: „Знаешь, тут у нас некоторые ребята шутят: есть только один способ навести в этой стране порядок – прислать сюда самолет десантников из Тульской дивизии ВДВ и тем же бортом привезти и поставить у власти Бабрака Кармаля“. Мой собеседник пояснил, что Кармаль – единственный по-настоящему толковый мужик из всех этих афганских революционеров, только с ним и с его соратниками можно, как говорится, кашу сварить.
На дворе был конец июля 1979 года.
Через пять месяцев шутка стала явью. Вечером 24 декабря в темном небе над Кабулом вдруг загудели советские военно-транспортные самолеты. Прямо над военным училищем, где я тогда переводил лекции курсантам, самолеты разворачивались и заходили на посадку. Мы по секундомеру засекли: примерно один самолет в минуту. И так до 27 декабря, когда утром вдруг все стихло. До вечера. Как только стемнело, город вдруг сотрясли звуки автоматных очередей и взрывов. Это спецназ КГБ пошел на приступ дворца президента Амина, которого надо было убрать и посадить на его место Кармаля.
Через несколько дней я встретил того самого симпатичного невысокого человека в толстых очках в посольстве, и он, снова хитро улыбнувшись, сказал: „Помнишь нашу первую встречу? Видишь, все вышло так, как я говорил. Я ведь тогда вовсе не шутил“. А вскоре я узнал: он был одним из тех, кто загодя готовил и планировал всю операцию. При упоминании его фамилии мои посольские знакомые подтягивались, словно становились по стойке „смирно“.
И вот тут я хочу вернуться к вопросу, который поставил в самом начале: так что же мы сегодня должны не осуждать, а одобрять в истории со вводом советских войск? Или, может быть, чем-то даже восхищаться? Тем, что первым делом, 27 декабря, силами спецподразделений КГБ СССР был свергнут и физически ликвидирован какой-никакой, не шибко легитимный, тоже пришедший к власти в результате дворцового переворота, подушкой задушивший своего предшественника, но все же признанный этим же самым СССР афганский президент Хафизулла Амин?
В интернете сегодня можно найти множество свидетельств участников той операции: как штурмовали дворец Амина, как вместе с ним перестреляли его домочадцев и даже вызванного к нему перед началом штурма советского врача, как хлюпали под ногами спецназовцев насквозь пропитавшиеся кровью роскошные ковры. И вот это все предлагается не подвергать моральному осуждению? А политическому осуждению – то обстоятельство, что вместо Амина на штыках спецназа и советских войск на власть был посажен „самый толковый из всех“ Бабрак Кармаль?
На поверку он, кстати, оказался слабым, безвольным политиком, откровенным демагогом, к тому же, крепко пьющим человеком, к которому был специально приставлен советский „помощник“, то ли врач, то ли охранник, то ли и тот и другой в одном лице, следивший за тем, чтобы президент демократического Афганистана в очередной раз не сорвался и не ушел в запой. Поверьте, я не слухи пересказываю, я видел это своими глазами. Зато у запойного алкоголика Бабрака Кармаля в глазах советского руководства и прежде всего тогдашнего главы КГБ Юрия Андропова, который неофициально считался в Политбюро ЦК КПСС главным ответственным за Афганистан, было одно большое достоинство, и это сегодня давно не секрет: Кармаль много лет сотрудничал с советской разведкой, точно не известно, в каком качестве — информатора, агента влияния или кого-то еще. Кстати, по той же причине в Москве высоко ценили и многих других ближайших соратников Кармаля.
Самым близким и доверенным человеком Кармаля, фактически членом семьи, который находился с ним практически неотступно, даже ночевал во дворце – это я тоже видел своими глазами – был бывший резидент КГБ в Кабуле полковник Вилиор Осадчий, весьма умный и образованный человек, тонкий специалист по Афганистану. Мне приходилось слышать, что именно он когда-то давным-давно обратил внимание на молодого Кармаля и завязал с ним постоянную связь на долгие годы. Думаю, Осадчий прекрасно все понимал про своего подопечного, но у него была другая задача – контролировать каждый его шаг. Когда же в начале 1986 года Осадчий вдруг умер в одночасье от острого сердечного приступа, советское руководство, лишившись возможности денно и нощно следить за Кармалем, предпочло от него избавиться. Его заставили добровольно уйти на покой. На место Кармаля пришел новый лидер – Наджибулла, руководитель афганских органов безопасности, понятное дело, тоже теснейшим образом связанный с КГБ.
Возможно, этим сегодня предлагается гордиться? Да, у кого-то сегодня может возникнуть чувство гордости за наши доблестные спецслужбы, которые были так сильны, что могли ворочать делами в целом зарубежном государстве, управлять политиками первой величины и переставлять их как фигуры на шахматной доске. Но вот беда – в итоге ни они, ни армада советских советников во всех областях, ни десятки тысяч солдат и офицеров „ограниченного контингента“ так и не помогли просоветскому режиму победить. А когда «грузам 200» из Афганистана счет пошел на тысячи, стало ясно, что непопулярную войну надо заканчивать.
Справедливости ради надо сказать, что Андропов понял это намного раньше других. Об этом мне под страшным секретом поведали знакомые ребята из резидентуры КГБ. Что греха таить? Мы, „кабульская советская молодежь“: дипломаты, разведчики, военные переводчики – почти все москвичи, иногда знакомые друг другу еще со времен учебы в МГИМО и ИСАА, вопреки всем строгостям конспирации, секретности и прочим инструкциям по безопасности, вопреки тому, что на дворе была война, где гибли наши сверстники, друзья, однокашники, все равно дружили, выпивали, озорничали, волочились за хорошенькими медсестрами из военного госпиталя и, конечно же, знали, кто из нас есть кто, и втихаря – по дурости и молодости лет – выпендривались друг перед другом своей осведомленностью о том, что творится на самом деле. В том числе — что уже очень скоро, летом 81-го, „комитетское“ начальство по команде из Москвы усадило молодых подчиненных готовить аналитические записки с возможными сценариями ухода наших войск.
Войска ушли по-настоящему через восемь лет, и режим очень скоро рухнул.
Что же мы имеем, как говорится, в сухом остатке, в результате принятого почти 35 лет назад решения ввести войска в Афганистан, которое, по мнению депутата Клинцевича, следовало переоценить?
Я не говорю про наши потери – про десятки тысяч погибших и искалеченных, про бессмысленно потраченные миллиарды долларов, про печальную судьбу уцелевших, про репутационные потери государства.
Это все – история. Давайте про сегодняшний день. Сегодня мы имеем гражданскую войну, которая продолжается в Афганистане по сей день и с которой много лет – куда дольше нашего — не могут справиться американцы с их гораздо большими возможностями, профессиональной армией, высокоточным оружием, беспилотными „дронами“, разведывательными спутниками и прочими суперсовременными техническими ресурсами. Это один из главных очагов нестабильности в современном мире.
Мы имеем движение талибов, подпитывающее исламских радикалов, фундаменталистов, международных террористов по всей планете. Аль-Каида, Бен Ладен, наши боевики на Северном Кавказе – все от афганского корня.
Мы имеем Афганистан — крупнейший центр производства наркотиков, откуда они растекаются по всему миру.
Список можно продолжить.
И все это – из-за одного фатального решения советского руководства ввести войска в Афганистан. В свое время хватило ума это решение осудить. Теперь нам предлагают этим возгордиться. Мне кажется, те, кто это делают, просто окончательно сошли с ума“.
P.S. Сегодня, после того, как Россия вступила войну в Сирии, я могу добавить к этому тексту только один вопрос: интересно, что мы будем иметь в сухом остатке, когда из Сирии тоже придется убираться восвояси?