Беспрецедентная экономическая встряска 2020 года, по общему мнению, драматически изменит привычную нам картину мира. Для Украины эта новая экономическая реальность может оказаться привлекательнее, чем та, что остается в прошлом, по двум причинам.
Об этом в издании “ГОРДОН” пишет старший научный сотрудник Центра стратегических и международных исследований в Вашингтоне и директор Центра постиндустриальных исследований Владислав Иноземцев.
С одной стороны, десятилетиями Украина находилась в критической зависимости от поставок энергоносителей извне; хотя с 2015 года Украина отказалась от поставок российского газа, страна импортировала газ, нефть, бензин, и даже уголь на общую сумму в $12,2 млрд в 2019 году, что составляет огромные 7,85% ВВП страны (в Германии импорт энергоресурсов – около 2,52% ВВП). Низкие цены на нефть, которые, вероятно, сохранятся на протяжении нескольких лет благодаря огромному превышению предложения над спросом и растущей конкуренции между основными производителями, могут трансформироваться в более низкие издержки производства в Украине, что в свою очередь может стать важным аргументом для развития перерабатывающей промышленности.
В ситуации, когда энергетический рынок из “рынка производителей” превращается в “рынок потребителей”, открывается один из путей для современной реиндустриализации Украины. Дефицит квалифицированной рабочей силы мог бы быть компенсирован наймом украинцев, которым уже не так активно, как ранее, предлагают работу в Европе.
С другой стороны, пандемия коронавируса не возникла из ниоткуда. Она прибыла из Китая, страны, которая за последние годы развилась в крупнейшую мировую производственную площадку, индустриальный центр, снабжающий и США, и Европу практически всем необходимым. Теперь выяснилось, что китайское руководство дезинформировало мировое сообщество о сроках и масштабах распространения коронавирусной инфекции, коррумпировало и некорректно использовало международные медицинские организации, не смогло обеспечить изоляцию своих граждан, которые продолжали международные поездки после того, как уже стало известно об опасности. В результате можно ожидать охлаждения отношений между Западом и Китаем в ближайшие годы – и этот тренд может стать даже глубже, учитывая, с каким напором Китай пытается переложить ответственность за пандемию на другие страны, вплоть до обвинений США в распространении вируса в Ухане. Конечно, я поддерживаю ту точку зрения, что шансы добиться от Китая компенсации на нанесенный урон равны нулю, но в то же время нет сомнений, что в ближайшем будущем Китай будет восприниматься как неблагоприятное и просто небезопасное место для американского и европейского бизнеса.
Оба фактора будут мотивировать страны Запада к пересмотру подхода, при котором производство размещается в Китае. В США изменения уже начались, между 2017-м и 2019 годами американский импорт из пяти крупнейших торговых партнеров оставался практически неизменным – на уровне $1,4 трлн, в то время как доля Китая снизилась на 10,5% – до $452,2 млрд, а доля Мексики выросла на 14,1% – до $358,1 млрд.
Принимая во внимание тренд первого квартала 2020 года, можно ожидать, что Мексика станет крупнейшим внешнеэкономическим партнером США уже в следующем году.
Я думаю, что Европа последует примеру Штатов: так, французы и британцы уже начали выдвигать претензии Китаю, а Пекин почти наверняка откажется удовлетворять требования европейцев. Но Мексика многие годы была для Америки запасной производственной базой, а Европе понадобится больше, чем Чешская Республика или даже Польша, для развертывания производства. Кроме того, нужно помнить, что уровень зарплат в большинстве центральноевропейских государств сейчас существенно выше, чем в Китае. Поэтому я бы полагал, что в нынешних условиях Украина, как проевропейская страна с Соглашением об ассоциации с ЕС, может оказаться в фокусе внимания европейских индустриальных компаний, тем более что многие из их поставщиков уже имеют в стране работающие фабрики и заводы.
Таким образом, важнейшей задачей, стоящей перед украинским руководством, является создание работающей системы привлечения в страну европейского бизнеса. Конечно, в посткоронавирусном мире с закрытыми границами и снижающимся уровнем доверия, у Киева нет шансов войти в Европейский союз, что привело бы к буму европейских инвестиций, как это произошло ранее в Словакии, Эстонии или Хорватии.
Но третий шанс открывается Украине в удивительном 2020 году. 31 января Великобритания окончательно покинула ЕС, и к концу года Лондон должен представить новую стратегию сотрудничества, которая так или иначе должна будет основываться на принципах тесной экономической кооперации, близкой к общему рынку. Я думаю, что Украине следует не только внимательно следить за действиями Великобритании в ближайшие месяцы, но и предложить британцам любые виды сотрудничества. После выхода Великобритании, возможно, появится новая модель, основанная на применении в некотором объеме законодательства ЕС, зоне свободной торговли с ЕС и вкладе в европейский бюджет вместо запросов о финансовой помощи; такая модель вполне может быть реализована Украиной как основа для превращения в индустриальную базу Европы на востоке. Более того, институциональная рамка для такого превращения уже существует: с 1960 года до 1973 года Британия входила в Европейскую зону свободной торговли, спящего института, который Лондон и Киев способны оживить. Я не стану здесь детально описывать возможную архитектуру сделки (я изложил ее в статье Inozemtsev, Vladislav. “Du Brexit et de la ’nouvelle AELE’ ” in: Politique étrangère, 2020, No 2), но хочу отметить, что для Украины наступил идеальный момент для экономического и внешнеполитического прорыва.
Нет доказательств, что страна такого размера, как Украина, может обеспечить себе успешное будущее, опираясь на сельское хозяйство. Конечно, не существует и не может существовать гарантий, что Украина воспользуется (или что Украине дадут воспользоваться) открывающимся шансом наилучшим образом. Однако хочу сосредоточиться на трех важных пунктах, которые будут иметь критическое значение для будущего Украины.
Первое, я уважаю усилия Украины по демонополизации аграрной промышленности и открытию рынка земли, но я бы отметил, что нет доказательств того, что страна такого размера, как Украина, может обеспечить себе успешное будущее, опираясь на сельское хозяйство. Делать ставку на него – значит, выбирать стратегию страны третьего мира, производящей товары, предложение которых всегда будет велико. Экономическая история демонстрирует, что только индустриальные нации становятся “тиграми”, в то время как иные соскальзывают к регрессу.
Второе, я бы хотел упомянуть, что ни одна индустриальная нация не добивалась успеха в изоляции. Все они – в Азии, Европе или Америке – тесно кооперировались (или даже координировались) с постиндустриальными силами. Последние являлись источниками технологий и инвестиций, но также и крупным экспортным рынком сбыта для развивающихся индустриальных наций. Парадигму “летящих гусей”, давно примененную Японией, а затем Кореей, Тайванем и Вьетнамом, следует воспроизвести и между Великобританией и ЕС, Центральной Европой и Украиной.
Третье, для страны, находящейся на рубеже между Европой и не-Европой и политически, и экономически, важнейшая задача – взвесить и сопоставить все существующие возможности, чтобы сделать свой выбор. На фоне коренной трансформации Старого Света, которая, возможно, приведет к тому, что часто называли “Европа двух скоростей”, Украина может наконец занять уникальное место, находясь одновременно и внутри, и снаружи, используя преимущества и от встроенности, и от свободы от ограничений, налагаемых структурами и институтами Европейского союза.
Чтобы исследовать эти возможности и чтобы извлечь из них пользу, от украинского руководства потребуются компетентность и решительность, но сегодняшний день видится мне как le jour de gloire (день славы – фр.), из первых строк Марсельезы. Если эти возможности будут упущены, это станет потерей и для европейцев, и для украинцев.