Сторонники обвиняемых называют слушания театром абсурда, утверждая, что эту дюжину извлекли из безвестности, чтобы сделать показательным примером. С тех пор как этим людям были предъявлены обвинения, протестное движение в Москве заглохло.
“Обвиняемые сидят в “аквариумах” со скучающим или отвлеченным видом, не обращая особого внимания на слушание их дела. Это выглядит так, будто они – статисты в скучной экспериментальной театральной постановке”, – пишет о судебных процессах над фигурантами “болотного дела” московский корреспондент The Washington Post Кэти Лэлли.
“Сторонники обвиняемых называют слушания театром абсурда, утверждая, что эту дюжину извлекли из безвестности, чтобы сделать показательным примером – противостоять путинскому правительству опасно”, – говорится в статье.
“С тех пор как этим людям были предъявлены обвинения, протестное движение в Москве заглохло”, – утверждает автор статьи, сообщая между тем, что в воскресенье около 10 тыс. человек вышли на улицы, чтобы требовать освобождения политических заключенных. Прежние акции протеста привлекали в несколько раз больше людей, сообщает журналистка.
“Акция протеста в мае 2012 года началась так же мирно, как и все остальные. Через несколько часов полиция встала на пути демонстрантов на мосту, который ведет к Болотной площади. Репортеры The Washington Post видели, как омоновцы начали вытаскивать из толпы активистов и уводить их прочь”, – вспоминает Кэти Лэлли.
Для 23-летнего Андрея Барабанова это была вторая демонстрация в жизни, говорится в статье. “Андрей был в центре этого всего, – рассказала его мать. – Он начал защищаться, и его арестовали”. Судья отпустил его на следующее утро.
Вечером 28 июня 2012 года в их квартире на 13-м этаже выключилось электричество. Когда мать вышла на лестничную клетку проверить электрический щит, человек восемь омоновцев, оттолкнув ее, вошли в квартиру. С тех пор Андрей сидит в тюрьме.
У другого обвиняемого, 26-летнего Владимира Акименкова, серьезная болезнь зрения и она прогрессирует, пишет Кэти Лэлли.
Автор описывает обстановку на одном из заседаний суда, отмечая безразличие обвиняемых к происходящему. “Некоторые читали. Один уснул. Омоновец Антон Деркач давал показания против студента МГУ Ярослава Белоусова”, – пишет она.
Деркач заявил, что не видел, чтобы Белоусов нарушал какие-то правила, и отметил, что не помнит подробности стычки. “Это было полтора года назад”, – передает слова омоновца автор.
Родственники обвиняемых сплотились в маленькое сообщество, объединенное отчаянием, продолжает журналистка.
“У нас нет системы правосудия, – говорит мать Барабанова Татьяна. – Раньше я об этом не знала. Единственный положительный момент – я познакомилась с очень хорошими людьми, которые заботятся о других”.
Барабанова сблизилась с Ольгой Гущиной, чей сын, 25-летний психолог Илья, был арестован позже – в феврале. Следователи, пришедшие за ним, были так вежливы, что Гущина накормила их завтраком. “Они поели с аппетитом”, – говорит она. В тот же вечер сыну предъявили обвинения.
Аресты и суды, по словам Гущиной, – это предупреждение со стороны властей. “Молчите, а то закончите так же, как они”, – передает ее слова журналистка. “Они преподали нам урок, – говорит Гущина. – Но мы теперь сильнее и смелее”.