Международный женский день пережил смену эпох и остался праздником в постсоветской России, но давно утратил связь с борьбой за равноправие, пишет Ханна Байтцер в Süddeutsche Zeitung.
“Он скорее деградировал до смеси Дня святого Валентина и Дня матери, пика сезона для всех торговцев цветами, уродливыми плюшевыми зверушками и открытками”, – описывает она.
По словам Байтцер, учившейся в России, а затем проходившей практику в одном из российских немецкоязычных изданий, на первый взгляд, превращение дня борьбы за равноправие в “коммерческий кич” соответствует сложившемуся образу российских женщин, которые “при поверхностном наблюдении вписываются в каждый стереотип из тех, что западные обладательницы высшего образования давно оставили позади”: ее однокурсницы ходили на шпильках даже зимой, носили много макияжа, “одевались как танцовщицы из американских клипов”, а многие мечтали о том, чтобы встретить богатого мужчину, воспитывать его детей и никогда не работать.
“Эта мечта довольно часто заканчивается неудачно: по данным МВД, каждый год 12 тыс. женщин погибают от домашнего насилия, 36 тыс. каждый день терпят побои партнеров, 97% всех случаев домашнего насилия не рассматриваются в суде”, – продолжает автор.
“Феминизм в России не слишком популярен. “Это для вас, западных”, – как-то раз дипломатично сказала мне однокурсница”, – пишет Байтцер.
Однако она отмечает, что в России для женщин гораздо более естественно, чем в Германии не только работать, но и делать карьеру. Так, согласно исследованию 2012 года, 40% всех управленческих должностей в России занимают женщины. В рейтинге из 30 стран Россия заняла третье место после Литвы и Болгарии. “Моя Германия, якобы такая продвинутая в вопросах равноправия, в этом исследовании получила позорное 28-е место: среди всех начальников всего 20% женщин”, – отмечает Байтцер.
По словам автора, в России на руководящих постах в разных сферах можно встретить не только пожилых, но и молодых женщин. При этом, по ее словам, пока она руководила отделом политики в небольшой немецкоязычной газете, некоторые собеседники удивлялись отсутствию у нее макияжа, но в остальном абсолютно спокойно беседовали с 25-летней журналисткой “о Владимире Путине и Дмитрии Медведеве, правах человека в Чечне или политической роли патриарха”.
“Косые взгляды начались, только когда я вернулась в Германию и пришла в Süddeutsche Zeitung – сначала волонтером, потом в отдел политики интернет-издания”, – продолжает она. По ее словам, многие люди, не имеющие отношения к редакции, удивлялись, что “молодая женщина занимается политикой в старинной и уважаемой газете”; часто ее спрашивали, не практикантка ли она и почему она пишет не о культуре или моде.
“Мне быстро стало ясно, что отсталость может проявляться по-разному”, – заключает она.