Аннексия Крыма грозит России потерей других ее территорий, на которые, в частности, может претендовать Китай.
Об этом пишет живущий на Дальнем Востоке российский журналист Евгений Кузьмин в статье для “Радио Свобода”. Приводим полностью его мнение:
“Когда я в очередной раз слышу “Крым наш, потому что он исторически наш”, становится не по себе. Как житель той части России, которую с тем же успехом может назвать “исторической” другая страна, я понимаю, чем такая логика чревата.
Мой родной город – Благовещенск на юге Дальнего Востока. Амурская область, Еврейская автономия, Приморье и Хабаровский край – земли общей площадью больше чем в две Украины – стали российскими в середине XIX века. Тогда Китай был вынужден подписать с Российской империей два территориальных договора, сначала Айгунский 1858 года, а затем Пекинский 1860-го.
Эти договоры Китай – и докоммунистический, и современный – считает несправедливыми. В Айгуне, городке, где граф Муравьев-Амурский поставил подпись под договором вместе с амбанем Ишанем, есть посвященный этому событию музей. Я не верил рассказам о том, что в этот музей запрещен вход россиянам, пока сам не съездил туда и не столкнулся с запретом. Впрочем, в интернете есть и рассказы о музее, и видеозаписи того, что внутри. А внутри, помимо обычных исторических экспонатов, иллюстрации массовых убийств китайцев у Благовещенска в 1900 году и рассуждения о российско-китайских договорах. По версии той стороны, Россия отобрала эти дальневосточные (а для Китая северные) земли путем угроз открыть второй фронт в то время, как Китай был охвачен Второй Опиумной войной.
Внутри страны называя в учебниках Айгунский и Пекинский договоры неравными, на международном уровне официальный Китай не выдвигает никаких претензий к России. Но, например, у Путина в случае Крыма между отрицанием присоединения и его фактом прошло меньше двух недель. Россия владела Крымом 170 лет – со времен Екатерины Второй и до его передачи в Украинскую ССР. Через 60 лет после этого страна воспользовалась своим “историческим правом” на эту территорию.
Китай владел той землей, на которой я живу, ровно те же 170 лет – от подписания Нерчинского договора в 1689-м и до новых договоренностей. С тех пор прошло еще полтора столетия – по историческим меркам тоже мелочь. А ведь еще есть российские Калининград, Сахалин, Курилы, часть Карелии… Теперь, после Крыма, что помешает прежним их обладателям использовать ту же логику при удобном случае?
Я всегда скептически относился к рассказам о сотнях тысяч китайцев в России, китайско-русских свадьбах, говорящих на китайском детях и картах, где Дальний Восток принадлежит КНР. Этого на самом деле нет. Но моя уверенность в том, что проблем с Китаем у нас и дальше не будет, серьезно пошатнулась. Очень сложно остаться “при своих”, когда твое ползущее в сторону третьего мира государство идет с крупным соседом встречным курсом. А то, что произошло с Крымом, еще ослабило позиции моей страны: так, оказывается, до сих пор можно делать. Ждать же мудрая китайская цивилизация всегда умела.
Приятно жить в уверенности, что, пока у России есть ядерное оружие, она будет только приобретать, а не терять. Мне бы, может, тоже хотелось думать в рамках такой простой логики. Но слишком часто в истории несокрушимые вроде бы государства неожиданно оказывались уязвимыми, а излишне самоуверенные общества получали очень болезненные уроки”.