Кремль пошел на обострение отношений с Западом, перейдя черту, которую не смели пересечь советские лидеры. Это говорит и об уровне адекватности российской власти, и о степени ее отчаяния, пишет на портале НВ российский политолог, доктор исторических наук, старший научный сотрудник Brookings Institution Лилия Шевцова.
Если верить российскому дискуссионному мейнстриму, РФ сегодня находится в преддверии столкновения с Западом либо, по крайней мере, с его лидером — США. Ядерный ультиматум, объявленный Москвой Вашингтону — вы принимаете наши правила игры либо мы раскурочиваем пакет ядерных соглашений, — стал провозглашением готовности к конфронтации. И с тех пор Кремль не устает доказывать, что не шутит. Фактически Владимир Путин пустил в игру свой последний козырь, что выглядит как безрассудство.
Ни один лидер в здравом уме не станет лишать себя возможности держать в рукаве самый убийственный аргумент. Не получив от Америки согласия принять ультиматум, Кремль должен либо сдавать назад, а это потеря лица, либо делать новый шаг, демонстрируя готовность привести угрозу в исполнение. А это уже выход за пределы известной модели холодной войны, которая в нынешней ситуации может показаться весьма дружеским пикником.
Большинство наблюдателей полагают, что кремлевский ультиматум, составленный как невыполнимый, — лишь шантаж с целью повысить уровень рисков и получить от Запада хоть какие‑то уступки. Словом, речь идет о блефе, который никто с российской стороны не попытался даже закамуфлировать. Но дело в том, что Запад после такого издевательского ультиматума не пойдет ни на одно из заявленных Кремлем требований (хотя многие в Европе еще недавно были готовы к нормализации отношений с Россией). И понятно почему: это станет не только коллективным унижением либеральной демократии, но и приглашением к новым ультиматумам Кремля. А мелкие компромиссы в свою очередь не могут удовлетворить Кремль — они означают унижение. Как минимум.
Если в Кремле действительно кто‑то верил, что этот ультиматум приведет к примирению либо вызовет смятение в западном лагере, то это признак неадекватной оценки ситуации. На деле мы видим иной ответ: консолидацию Запада на платформе сдерживания России. Кремль, явно восхищаясь своей тактической изобретательностью, затащил себя в ловушку. Надежда на то, что Запад проглотит войну с Украиной, оказалась наивностью. Попытка выйти из изоляции через военную операцию в Сирии привела к очередному обострению отношений. Теперь новый виток конфронтации с Западом с тем, чтобы заставить его дружить “по‑нашему”, грозит реальным столкновением, которого никто — и Кремль тоже — не хочет. Словом, Москва загнала себя в угол и не может найти выход в рамках своего видения мира, а к новому видению не готова.
Конечно, возможно и другое объяснение: Кремль и не надеется на компромисс с Западом, а своим ультиматумом пытается получить повод для новых обид и Веймарского синдрома. Не исключено, что эти два мотива — надежда на уступки и готовность постоянно обижаться — переплетаются в кремлевском воображении. Если так, есть основания для мрачных предчувствий относительно того, чем завершится это “переплетение”.
Возможен и более логичный мотив. Для Кремля важнее не последствия его “гамбита” на международной сцене, а возможность получить милитаристскую легитимацию власти перед президентскими выборами. Крымнашистский синдром потерял консолидирующее воздействие, а война в Сирии никогда не была мобилизующим фактором. Теперь же, когда поддержку населения нечем купить, его нужно вбросить в военное время, когда проблема уровня жизни отойдет на второй план и людей будет больше волновать выживание и безопасность. Но все дело в том, что уже на последнем этапе существования СССР военная легитимация власти начала себя исчерпывать. А сегодня Кремлю тем более сложно убедить общество, ставшее обществом потребителей, и российскую элиту, ставшую классом рантье, отказаться от своих интересов. Во имя чего и кого?
Мы видим, как российское самодержавие попало в капкан. С одной стороны, не может найти иной способ выживания, кроме возврата к милитаризации. Однако, с другой, может предложить лишь имитационную милитаризацию, поскольку для реального перехода в военное время нет ни ресурсов, ни готовности общества в нем жить.
Кстати, даже советские лидеры решались на конфликты с Америкой на периферии — в Африке, Латинской Америке и Азии. Но не в Европе. Сегодня Кремль пошел на обострение отношений с Западом в Европе, перейдя красную черту, которую не смели пересечь советские лидеры. Это говорит и о степени адекватности российской власти, и степени ее отчаяния. Отступление будет для России демонстрацией слабости, прежде всего перед собственной элитой, начавшей тяготиться милитаристской истерикой Кремля. Провоцировать Запад и дальше? Это станет шагом к черной бездне.