«Быть или не быть?» — не главный вопрос для принца датского
Московский художественный театр им. Чехова наконец-то показал столичным театралам спектакль «Гамлет», поставленный режиссером Юрием Бутусовым еще в 2005 г. Если принимать за аксиому мнение, что постановка «Гамлета» — своеобразная лакмусовая бумажка времени, то 2000-е выглядят неутешительно мелко.
Для своего «Гамлета» Юрий Бутусов собрал тех, с кем он когда-то начинал еще в Питере. На сцену режиссер выводит Михаила Трухина (Гамлет), Константина Хабенского (Клавдий) и Михаила Пореченкова (Полоний). Художественным же оформлением занимался еще один питерец — Александр Шишкин. Его сценография и костюмы — главное достоинство постановки. Об ограждение из проволоки, обвешанной консервными банками (символ границ Эльсинора), спотыкается едва ли не каждый персонаж. А черное пространство сцены способно углубляться и расширяться, менять масштаб и перспективу, в его подсвеченных нишах открываются двери в иной мир, а на его фоне эффектно смотрятся призраки в черных пальто и шляпах. Монструозные проволочные стулья, вентилятор, пускающий дым, железные столы и помосты, которые превращаются в черный эшафот, по которому Гамлет с потертым чемоданом в руках неумолимо движется к могиле,— все это создает неповторимую атмосферу. А современные костюмы максимально приближают персонажей к нашему времени.
Поражает то, как «Гамлет» Бутусова напрочь лишается глубинных смыслов, трагедий, героев и целостного высказывания. Хорошо поставленные и сыгранные отдельные сцены никак не вяжутся в целостный контекст постановки. Нарезанные клиповые моменты хороши, но на общую идею они явно не работают. Актеры играют сразу по нескольку ролей, поэтому зрителю трудно сориентироваться и перестроиться. Пафос и трагизм в постановке не всегда оправданно уступили место гротеску, балагану и мелодраматизму. Полностью опущенные политические реплики не уравновешиваются личностными переживаниями и трагедиями. Монолог Гамлета «Быть или не быть» (прочитанный дважды) проходит как-то вскользь, явно не эта проблема озадачивает героя. И вообще персонаж Трухина (Гамлет) язык не поворачивается назвать героем. У него нет возможности для рефлексий и размышлений — режиссер убрал роль друга Горация, отчасти делегировав его полномочия Клавдию и Полонию. Гамлет не вызывает ни сочувствия, ни сопереживания. Он скорее раздражает: инфантильный, истеричный, своевольный, гордый, не способный на действие неудачник. Персонаж без своего лица, не он становится центром внимания.
Зрителя привлекает скорее Клавдий (Константин Хабенский, лауреат премии «Чайка» в номинации «злодей» за эту роль). Отношения Гамлета и Клавдия напоминают забавы школьных друзей. У них схожее чувство юмора: поначалу они задирают друг друга — тычут в живот, щелкают подтяжками, юродствуют, кудахчут, перебивая друг друга, пытаясь привлечь внимание королевы, и т.п. Именно на просьбу Клавдия не уезжать откликается Гамлет (а не на уговоры матери Гертруды). Инфантильный Гамлет всячески пытается вывести из себя новоиспеченного отчима-ровесника, который сдерживается из последних сил. Но постепенно Клавдий меняется — сквозь его веселье просвечивает настоящая ненависть. Он обретает демонические черты безумца, выдумывая способы расправы с пасынком. Уже не Гамлет, а он ведет за собой спектакль и зрителя. Не гамлетовские вопросы становятся во главе пьесы, а вопросы Клавдия: «За что прощать того, кто тверд в грехе?». Подтверждением тому факт, что эта, наверное, главная сцена, убедительно сыгранная Хабенским, обошлась в постановке Бутусова без участия Гамлета — Клавдий-Хабенский остался на авансцене один во время своей исповеди.
Полонию в исполнении Михаила Пореченкова досталась роль шута, которую он усердно исполняет, регулярно провоцируя зал на смешки. Трудно поверить, что этот Полоний действительно любит свою дочь Офелию. Даже сцена его убийства выглядит как полный фарс. Но режиссер не смог отказаться от главного весельчака, поэтому Пореченков в том или ином виде не раз веселит публику. Гертруда в исполнении Марины Голуб, лишенная режиссером большинства своих реплик, напоминает старую, спившуюся, грубую бабу, которой абсолютно все равно, что происходит с ее сыном. Вроде она и любит Клавдия, вроде как бы и переживает за сына, но в итоге непонятно так ли это — она существует молча, как бы вне этого мира. И даже объяснения с сыном не проливают свет на ее истинные переживания.
В итоге получается, что зритель так и не может сложить в одно вменяемое целое все фрагменты, предлагаемые режиссером. Запоминаются лишь отдельные яркие моменты — «непредвиденные сочинения»: могильщики в белых штанах, распивающие за ажурным столиком, в центре которого череп Йорика (в могиле Офелии); Клавдий, играющий на трости, как на саксофоне; или же сцена с флейтой, в которой Гамлет заставляет Розенкранца и Гильденстерна изо всех сил дуть в палку и ножку от стула, а Полоний подыгрывает на скамейке-контрабасе. Ну и блистательная «Мышеловка», в которой актеры укладываются в супружескую кровать, а Гамлет сам читает текст за убийцу. Непонятно, чем живет датское королевство и его персонажи 2000-х годов. Или так ничем и живет?
Когда аплодисменты не очень приятны
Борис Курицын, завлит Театра русской драмы им. Леси Украинки:
— Наш театр никакой финансовой помощи от того, что сдает сцену в аренду гастролирующим театрам, не получает, поскольку сумма этой аренды не превышает ту, что мы обычно собираем на своих спектаклях. Наш театр не нуждается в подпорках, мы пользуемся спросом у зрителей. Для нас гастролеры — не плюс, а минус, потому что мы лишаемся проката каких-то своих спектаклей. Это панацея для театров на периферии.
На дорогие спектакли стало существенно меньше ходить зрителей. Причина: зачастую цена не обеспечивает качество. Это гастрольные спектакли (на наши — цены невысокие). Виден серьезный спад, но связан он не с кризисом, а с уровнем постановок.
Примерно половина партера на «Гамлете» — приглашенные зрители, которые не покупали билеты. Не знаю, насколько пострадали или не пострадали организаторы, но могу сказать, что ажиотажа «за любую цену купить любой билет» не было, а это показатель.
Зритель пришел разный: кто-то на спектакль, кто-то — посмотреть живьем на тех, кто ему нравится на экране. Этим актерам очень тяжело прорваться сквозь сериальную популярность в таких спектаклях. Сериалы — зарабатывание денег, искусство — в театрах. Аплодисменты узнавания в данном случае им не очень приятны.