И хотя позднего баварского романтика Макса Регера от баховской эпохи отделяют 123 года, в его органных сочинениях пробиваются и ростки баховской полифонии, и музыкальные темы великого автора.
Шестидесятилетний органист, с творчеством которого наши соотечественники успели познакомиться еще в советские времена, словно показал перспективу эволюции органиста виртуозного склада в наши дни. Вероятно, к такой же картине лет через двадцать может прийти Хироко Иноуэ, открывавшая своим выступлением фестиваль: в игре музыканта по-прежнему присутствуют следы концертно-виртуозной пиротехники и бравуры, но в интерпретациях виден подход зрелого мастера. В целом Иштван Элла сохраняет прекрасную техническую форму, отлично владеет необъятной тембровой палитрой органных звуко-красок, и вместе с тем избегает откровенной демонстрации своего технического арсенала в ущерб авторскому замыслу и целостности произведения. Трудно отдать предпочтение какому-то из сочинений, исполненных венгерским музыкантом за вечер, поскольку все композиции были сыграны на одном высоком уровне.
Правда, среди прочих произведений Иштван Элла исполнил Регеровскую «Фантазию и фугу на тему B-A-C-H», которая считается одним из сложнейших произведений для органа. Эта пьеса — серьезный вызов каждому органисту, берущемуся за ее исполнение. Венгерский музыкант справился с ней на отлично. Темпы исполнения вариаций Фантазии у Иштвана Эллы плавно колебались, словно предваряя введение новой оркестровой краски. Музыкант умело удерживал внимание публики, не вполне привычной к сочинениям, построенным в вариационной форме.
После продолжительных вариаций собственно Фантазии, публика, уставшая следить за развитием тем пьесы и даже позевывавшая, просто приросла к креслам. Финальные звуки Фантазии были встречены шквальными аплодисментами, на что гость ответил интереснейшим произведением неизвестного автора — сюитой из старинных венгерских танцев.