От успешности этого проекта в жизни режиссера ленты теперь зависит многое — как минимум место в отечественном коммерческом кино, которое он норовит занять после череды экспериментальных по сути работ. Впрочем, у Руминова есть повод для гордости вне зависимости от кассовых сборов — права на римейк его новой картины уже куплены американцами. Накануне премьеры «і» связались с автором и распросили его о новой картине
Вопрос: Прежде вы работали в рекламе, газете и политическом пиаре. С чего вдруг кино? Режиссер — это не профессия, а состояние души?
Ответ: Я сочинял и сочиняю истории. Вот что в основе. Изобретение кино дало людям возможность рассказывать их, используя камеру. Так что режиссер — это профессия, конечно, и довольно старинная.
Ну, а состояние души, собственно, и есть то, что определяет, какой профессией вам нужно заниматься. А газета в моей жизни была уже после того, как я снял свои первые рекламные ролики и политические агитационные фильмы, сводя с ума заказчиков неуемным стремлением к поискам в области киноязыка.
В: По сюжету, призраки у вас не совсем негативные персонажи…
О: Да, в фильме классическая жанровая завязка, история о мести призраков жестокому и несправедливому миру. Не очень классическое воплощение призраков связано с тем, что я верю, что жанровые клише надо не лелеять и обслуживать, а использовать как инструмент для исполнения новых уникальных мелодий.
В: Если ваши прошлые работы, Deadline и «Человек, который молчал», были фильмами культово-камерными, то с «Мертвыми дочерями» вы нацелились на мейнстрим.
О: Тот, кто избирает кино своим ремеслом, просто использует любые доступные средства для того, чтобы заявить о себе. Поэтому у меня не было выбора в случае с бюджетом Deadline (25 тысяч долларов) и то же самое — с «Дочерьми» (чуть больше миллиона). Никаких искусственных концепций я не вынашивал, кинематографист не должен быть Мюнхгаузеном. Камерность «Дедлайна» шла от бюджета. На уровне истории и реакции на него зрителей он мне кажется проще и доступнее «Дочерей».
В: На Западе бытует мнение, что в жанре фильмов ужасов все давно сказано, но просто не все деньги получены. Можете прокомментировать?
О: Могу. Ни одна категоричная фраза не объясняет ничего. Кто-то просканировал мозг современников и грядущих поколений и не нашел там ничего оригинального? Кто-то предвидел «Головокружение» Хичкока или «На последнем дыхании» Годара?
К тому же, я так понимаю, каждый из нас имеет право сказать при жизни свое слово, и не обязательно оно должно быть оригинальным. А о деньгах еще проще: жанры, как и виды сыра или вина,— товар, эмоциональный товар. Пока люди платят за тот же сыр, который не эволюционирует сотни лет, они будут платить и за страшные истории.
В: Насколько мне известно, права на римейк «Мертвых дочерей» были куплены голливудской продюсерской компанией Gold Circle Films еще до премьеры фильма в России. Чем вызван столь беспрецедентный для России шаг?
О: Добротностью сценария и уникальным энтузиазмом американцев в поиске новых идей. Или другой вариант: моей многолетней верой в то, что я смогу стать частью реального киномира.
В: У «Мертвых дочерей» интересная реклама. Вы используете в рекламе отзывы не критиков, а пользователей живых журналов и простых зрителей. Это старание быть ближе к народу?
О: Фильм надо рекламировать, надо за него биться. Мы ищем для этого интересные,
но не лживые методы. Многие люди, действительно, очень эмоционально восприняли картину, и, видимо, находясь внутри этой мелкоглобалистской мясорубки, только так мы можем побудить людей смотреть наш фильм. Трейлер и плакаты передают дух, энергию проекта. Но хотелось, чтобы было что-то вроде доказательства того, что многие люди, уже посмотревшие фильм, не считают его потерей времени. Не хочется обманывать, надувать, но нельзя быть мягкими, вялыми, мы не имеем права проиграть с фильмом. Вот и бьемся над этой дилеммой.
В: Ваш личный онлайн-дневник оставляет впечатление не только глубокого переживания за судьбу премьеры, но и идейной перенасыщенности вас как автора.
О: Не знаю… Я веду дневник, потому что это неплохое изобретение, и я из тех
миллионов, что нашли в нем толк. Вот и все. Уверен, что и Дзига Вертов, и Эйзенштейн вели бы дневники и хранили там свои идеи. Я знаю, что должен снять. Знаю. Но не знаю, хватит ли силы, воли и смелости.
В: Вас приглашали доснимать финальные штрихи другого российского хоррора «Путевой обходчик». Что вы сделали такого, чего не смогли авторы этой картины, и насколько это сложно — работать на чужом поле, хотя и с собственными идеями?
О: Авторы, создатели фильма, попросили меня сделать эту работу, и, если ситуация прозрачная в моральном плане, я за работу хватаюсь всегда. Нужна постоянная практика, нельзя в кино, как и в спорте, останавливаться, терять форму.
Психологически работалось легко. Были американские профи, с которыми мне несложно найти общий язык, была хорошая группа. Я сделал то, о чем меня просили: добавил эффектных, напряженных моментов, несколько связующих эпизодов, финал. Вычертил образ злодея, смонтировал новый и старый материал в новую версию фильма.
Мы только осваиваем жанровое кино. Проблемы, которые там возникли, пока неизбежны. Нужно очень резко работать с ментальностью, с мышлением, учить правила игры жанрового кино.
В: И все же — «русское кино в жопе», как говорил герой «Изображая жертву»?
О: Это все прибаутки. Хватит их смаковать. Конечно, оно там, но только вместе со многими другими видами нашего искусства. Но вот только от садомазохизма такой констатации ничего не изменится. Важно для начала хотя бы начать профессионально говорить о предмете. А каким мы его видим? Что такое мощное русское кино? Как мы должны снимать фильмы? Зачем вообще их снимать? Нужно заново ответить на все эти вопросы, создать некий образ того, к чему мы должны стремиться. Иначе все это — утомительная и бесплодная тема. А начать нужно с переиздания книг наших великих режиссеров. Там — все ответы. Мы — вообще-то нация с огромными традициями в кино. Нужно продолжать в меру сил то, что было начато до нас. Трагедия не в том, что много бессмысленных фильмов, а в том, что мы потеряли культуру и связь с теми, кто был до нас.